Для русской философской литературы вообще харак­терно широкое, целостное толкование духовности, вклю­чающей триединство: разум, чувство и волю. Последняя, пожалуй, является объектом столь же многочисленных исследований, как и сама свобода.

Еще поэт и философ Древнего Рима Тит Лукреций Кар (I в. до н. э.), написавший знаменитую шеститомную философскую поэму “О природе вещей” (четвертый том посвящен человеку, его чувственным восприятиям как основе знаний), ставил сакраментальный и, по существу, безответный вопрос: “Как и откуда, скажи, появилась свободная воля?” Для Гегеля воля — это себя в себе опосредствующая деятельность и возвращение к себе, “последний источник всякой деятельности, жизни и со­знания” (Гегель Г. Философия права. М., 1990, с. 74). Во французском и немецком экзистенциализме, неопози­тивизме свобода нередко отождествляется с абсолютно автономной человеческой волей. В русском языке слова-термины “свобода” и “воля” также могут употребляться как синонимы. Действительно, воля — это способность осуществлять свои желания, поставленные перед собой цели; сознательное стремление к осуществлению чего-нибудь; пожелание, требование; власть, возможность распоряжаться, а также “свобода в проявлении чего-ни­будь, “свободное состояние” (Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990, с. 100).

А. В. Водолагин подчеркивает, что человек в своем историческом существовании всегда открыт возможнос­тям бытия, которые еще не стали вещами, поступками, событиями. И вот эта открытость, проявляющаяся в “не­искоренимом томлении человеческого духа, в состояниях беспричинного страха, беспокойства, тревоги, недоволь­ства самим собой и миром означает вместе с тем его постоянную готовность к самоопределению, которую мы и называем волей” (Водолагин А. Онтология политичес­кой воли. Тверь, 1992, с. 3).

Как бы то ни было, свободой может обладать лишь ' тот человек, который наделен волей. Это позволяет ему противостоять внешней необходимости, реализовать свои внутренние потенциальные силы и возможности. Воля и свобода могут трактоваться как проявления инстинктив­ного, аффективного состояния человека, в отрыве от духовности и социальности или в психологическом плане: свобода — “психологическое сознание людей, дей­ствующих по желаниям и стремлениям своего “Я”, по своей воле” {Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуа­лизм в общественной философии, с. 118).

Свобода воли должна быть осознанной, соизмеренной с волей других людей, их общностей; с правом — во­лей, возведенной государством в закон. Волевая деятель­ность, волевые отношения людей в конечном счете де­терминированы экономически и политически, но лишь в конечном счете. Реально они настолько самостоятельны и даже “самостийны”, что представляют собой относи­тельно автономную сферу человеческой деятельности. Свобода воли — не идеалистическая “чепуха” и “лжепроблема”, а реальный фактор человеческого существо­вания, общественной жизни.

С учетом социального прогресса и достижений обще­ственных наук важно оптимизировать и конкретизировать тезис о свободе как соотношении индивида (“Я”) и его деятельности, совершаемых им актов; о свободе и от­ветственности человека.

Свободный человек принимает решенияпо собственной воле. Однако насколько эти решения и сама сво­бодная деятельность человека согласуются с волей и деятельностью других людей, групповыми и обществен­ными интересами? Так свобода и ответственность лично­сти становятся двумя взаимосвязанными и взаимообусловливающими друг друга характеристиками ее бытия. Между тем сторонники абсолютной свободы воли полага­ют, что поскольку поведенческие поступки человека стро­го детерминированы внешними условиями и обстоятель­ствами, он не может и не должен нести ответственность за социальные последствия этих поступков. Считается, таким образом, что воля человека не может быть сво­бодной при сохранении внешней детерминации: либо свобода, либо необходимость.

Метафизическая абсолютизация одной из противопо­ложностей снимает другую противоположность, но это происходит лишь в воображении тех, кто допускает по­добную мистификацию. Ведь в рамках необходимости человек имеет возможность выбора того или иного реше­ния, принятия того или иного варианта поведения, вплоть до альтернативных позиций. Свободно, в соответствии с собственной волей принимая решения, становясь на оп­ределенную сторону, выбирая путь и т. п., человек дол­жен принять на себя и ответственность за свои действия перед собственной совестью, другими людьми, обще­ством л государством. Следовательно, свобода предпо­лагает ответственность, а ответственность выступает ус­ловием свободы. Предпочитая добро или зло, человек должен принять адекватную реакцию окружающих и в отношении самого себя.

Существует, правда, точка зрения, что зло никогда не выбирается свободно. Напротив, “нас непроизвольно тя­нет, влечет или гонит к нему; поскольку зло нас “привлекает”, в этом самом акте влечения ко злу мы уже теряем нашу свободу; подлинно “свободно” мы стремим­ся только к добру .” (Франк С. Л. Соч. с. 541). Вопрос о том, виноваты ли мы в том, что Бог снабдил нас такой сомнительной, неустойчивой свободой, которая может вести ко злу, остается, по Франку, в стороне. Другими словами, предполагается как данность, что злонамерен­ность коренится в самом человеке, как и доброта. При таком подходе надо признать, что зло неистребимо и борьба с ним бесперспективна. Пока зло на Земле не искоренено, но неужели человек смирится с таким поло­жением на “веки вечные”?

По Новому Завету, “добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое” (МФ 12:35). Неимоверно слож­ная задача стоит перед людьми: как добиться, чтобы все сокровища, а следовательно, и люди стали добрыми?

“Добро и зло. Самые древние сущности. Вечно про­тивостоящие друг другу. Веками длится их борьба. С переменным успехом. Сменой декорации. Иногда это по­ходит на вселенский балаган. Ибо перекрашивались одея­ния. Герои зла одной эпохи становились рыцарями доб­ра в другой. Хорошее на сегодня вдруг становилось плохим на завтра. Актеры быстро все забывали, меняясь местами в продолжавшейся драке” (Витасофия. М., 1991, с. 202).

В любом государстве, а в современной России, ви­димо, в особенности, осуществление свободного волеизъ­явления личности должно сочетаться с выполнением ею конституционных обязанностей и несовместимо с действи­ями, причиняющими ущерб государственной и обществен­ной безопасности, ментальным основам жизни и здоро­вью населения, защите прав и свобод других лиц. Трак­товка свобод человека не должна допускать их односто­роннего толкования: жить в обществе и быть независи­мым от общества нельзя. Подлинная свобода альтернативна несвободе во всех ее проявлениях. В то же время она несовместима с безответственностью, вседозволемностью, распущенностью, анархистским своеволием, волюнтаризмом индивида, жизненное кредо которого чрезвычайно примитивно и эгоцентрично: “Делай, что хочешь”.

С этим девизом себялюбцев фактически смыкается широко рекламировавшийся у нас в конце 80-х гг. по­стулат: “Все разрешено, что не запрещено законом”. Что это означает на практике? Только ли законопослушание? Отнюдь нет. Ведь даже законопослушные люди ориенти­руются при этом на допустимость аморального поведе­ния, безнравственных поступков. Поскольку общеобяза­тельных, “писаных” законов в области морали не суще­ствует, выходит, что может быть санкционирована “анти­мораль”? В жизни так и получается, что повсеместно дают о себе знать не урегулированные законом акты циничного попрания традиционных правил общежития, вопиющая бездуховность, грубость и хамство, нравствен­ная глухота. Без свободы выбора нет и самой свободы, но это должен быть разумный выбор.