Авторская песня в творчестве поэтов-бардов 20 века
Рефераты >> Литература >> Авторская песня в творчестве поэтов-бардов 20 века

Прочитав “Забудь былое” (см. приложения стр.29-30), очевидно, что Ким хотел высмеять безразличие к вечному. Это видно из следующих строк:

Зачем былое ворошить? Кому так легче будет жить? Новое время по нашим часам! Пойдем лучше в гости: У наших соседей Родился чудный мальчик! Назвали - Чингисхан. Этим произведением Юлий Черсанович, я считаю, еще раз доказал, что человек, незнающий своего прошлого, не имеет и будущего. Я думаю, что это произведение посвящено всем тем индивидуумам, которые никогда за свою жизнь не держали в руках учебник по истории. Если бы наши люди не были бы такими равнодушными и безразличными к чужим проблемам, может быть, нам удалось бы избежать появления на свет новых Чингисханов. Мне кажется, что этим поучительным стихотворением автор хотел показать нам сущность русского человека. Пока у нашего брата порядок в доме, ему абсолютно наплевать на то, что творится вокруг него. Самое интересное то, что человек, живя в своем замкнутом мирке, не желая знать о чужих бедах, постепенно сам оказывается погрязшим в заботах, которых можно было бы и избежать, поучившись на чужих ошибках. По-моему, здесь придется к месту поговорка о том, что: “Умный учится на чужих ошибках, а дурак – на своих”. Именно о таких “дураках” хочет рассказать Ким нам в своем стихотворении “Забудь былое”. А ведь эта пословица, как и песня Юлия Черсановича, остается актуальной и по сегодняшний день. А всё потому, что русский человек из века в век продолжает повторять ошибки своих предков. Я думаю, что именно это бездействие русского человека и хочет подчеркнуть Юлий Ким своим произведением. Мне кажется, что из-за вот такого абсолютного безразличия ко всему, у нас время от времени и появляются «чудные мальчики –Чингисханы». Человечество должно перенимать из поколения в поколении опыт своих предков, анализировать их ошибки, а вместо этого большинство нынешних людей рассуждают также как и герои песни Кима: …Тебе так разве легче жить? Вот тебе пиво, еда, вино, А что когда было, - то было давно! Этими строками, я думаю, Юлий Черсанович перефразировал старую русскую пословицу: “Пока гром не грянет – мужик не перекрестится”. И действительно, пока беда далеко от нас, мы смотрим на неё сквозь пальцы, а замечаем мы ее уже слишком поздно, когда она подкрадывается к нам совсем близко. Для Кима, как барда, характерен критический жанр. Он великолепно смешивает его с сатирой и придает каждой песне необычайную смелость, праздничность, веселость и интерес. Юлия Черсановича можно назвать психолого-педагогическим поэтом, недаром он обладал прекрасным даром драматурга, композитора… Ким был одним из тех, кто не боялся правды и произносил ее вслух, делая это с особой поэтической одаренностью. Многие сегодняшние поэты могли бы только позавидовать его фантастическому умению превращать в стихи то, что складывается из слов… Мне в поэзии Кима очень близка его необычайная возвышенность, энергичность и правдивость событий. 25 июня 2001 года Юлий Черсанович Ким ответил на ряд вопросов Анатолия Обыденкова, корреспондента “Новой газеты”. Данное интервью под названием “Юлий Ким. Такой одинокий на фоне стальных кораблей.” приведено ниже:

Юлий Ким всегда стоял в стороне от мейнстрима нашей авторской песни. Оттого, видимо, и привнес в культуру песен про костры и туризм театральность и иронию. И наверное, он мог бы повторить вслед за «своим» Остапом Бендером: «Белеет мой парус, такой одинокий на фоне стальных кораблей». Он действительно, словно небольшой, но на редкость маневренный катерок, с легкостью перемещается по акватории различных культурных контекстов, часто и с удовольствием занимаясь цитированием и ссылками на самых разных «коллег» по поэтическому цеху. Очень точно написал Лев Аннинский в своей книге «Барды»: «Ким вживается во все, пересмеивает всех, одушевляет все и вся независимо от качеств, параметров и «прописки». Его героя не привяжешь ни к какому типу так, как фиксируется дух Городницкого на облике двужильного геолога, дух Визбора — на облике веселого бродяги-студента, дух Окуджавы — на облике грустного солдата. Если уж искать определения, то герой Кима — маргинал. И жанр Кима — маргиналии, «записки на полях»: на полях каких-то других — и сочинений, и событий»

— Почему ваши выступления стали такой редкостью? — В Москве я выступал в декабре—январе, потом в апреле. В марте очень много пел в Германии, после этого — в Израиле. Так что выступаю я не так уж редко. — Выходят ли новые диски, книги? — По части аудио есть серия «Собрание сочинений», где вышли восьмой и девятый мои диски — «Песни о любви» и «Песни на музыку Дашкевича». Если говорить о книгах, то последняя вышла в этом году в серии «XX век. Голоса» издательства «Локид». Очень красивый и содержательный томик получился, по-моему. В этой серии вышли тома Шаляпина, Саши Черного, Галича, Городницкого, Высоцкого, а теперь вот мой. — Вы бард, поэт, драматург. Есть еще какие-то области вашего творчества, которые остались пока в тени? — Еще я пытаюсь писать прозу. Очень понравилось мне это дело, жаль, что руки до нее как следует не дойдут. Но я надеюсь, что в этом году руки все-таки дойдут, а в будущем году — тем более. Больше, пожалуй, ничего «тайного» нет. Жанры исчерпаны, теперь наличествует всё: стихотворные тексты, песенные, драматургия и проза. Давид Самойлов говорил, что литератор должен уметь всё. Я следую его указаниям. — Какая из этих областей для вас главная? — Конечно, в первую очередь песенные тексты. Это было самым главным моим занятием всю жизнь. А вот на втором месте стоит драматургия, хотя по сравнению со всем остальным я занялся ею существенно позже. Первую свою пьесу я написал, когда мне было уже 30 лет. Но с тех пор я это дело не бросаю и время от времени им занимаюсь. Если говорить об особенностях моей драматургии, то очень люблю пользоваться чужими сюжетами. Сказать, что продолжал какой-то известный сюжет, как это проделал Горин с «Ромео и Джульеттой», я не могу, но пытался подходить по-своему — сколько угодно. У меня есть пьеса о Фаусте, есть свой вариант сюжета комедии Шекспира «Как вам это понравится» и т.д., и т.д. Кроме того, люблю сочинять либретто. Я написал либретто по пьесе Островского «Доходное место» и его пьесам о Бальзаминове, а из прозы — по книге Войновича о солдате Чонкине. — В кино вы работали с прекрасными композиторами — Геннадием Гладковым, Владимиром Дашкевичем, Алексеем Рыбниковым. Надеюсь, что и ваши либретто оказались востребованными? — Да, мюзикл по «Чонкину» с музыкой Дашкевича был поставлен в Норильской драме, мюзикл по «Бальзаминову» с музыкой Геннадия Гладкова — в московском театре «Бенефис», мюзикл по «Бумбарашу» с музыкой того же Дашкевича — в Театре Олега Табакова. Все эти спектакли идут и сейчас. — Одним из любимых фильмов детства был «Про Красную Шапочку». Замечательные тексты песен из фильма принадлежали некоему Юлию Михайлову. Чуть позже я узнал, что Юлий Михайлов и Юлий Ким — одно и то же лицо. — Дело в том, что до 1969 года я публиковался под собственной фамилией, а в 1969-м, поскольку поучаствовал в правозащитном движении, мне пришлось вооружиться псевдонимом — имя Юлий Ким оказалось негласно запрещено. Оно равнялось определению «махровый антисоветчик», потому что я подписал целую серию писем и иных документов, протестующих против нашей внутренней и внешней политики того времени. Поэтому я числился в людях крамольных, а как литератор воспользовался псевдонимом и уже под его защитой продолжал работать в кино и в театре. Понятно, что это был секрет Полишинеля, но театральному и киношному начальству было удобнее работать с псевдонимом, а не с моей антисоветской фамилией. В 1985 году, после статьи обо мне Булата Шалвовича Окуджавы, я вернулся к своей натуральной фамилии. — Получается, все люди, так или иначе связанные с цензурой в области кино и театра, были прекрасно осведомлены о том, кто такой Юлий Михайлов? — Да, безусловно. Это был чисто формальный шаг, чтобы отмазаться от возможных вопросов партийного начальства. Как правило, все мои ровесники в публике и в литературе прекрасно знали, что Ким и Михайлов — одно и то же. Когда пришло новое поколение, то там некоторая путаница произошла, и время от времени я слышу на своих выступлениях недоуменные восклицания: «Неужели Михайлов и Ким — это одно и то же? Впрочем, мы давно это подозревали!» — Насколько соотносимы, на ваш взгляд, авторская песня и поэзия как таковая? — Когда-то давно мы спорили: является ли песенная поэзия отдельным видом поэзии. Булат считал, что бардовская песня — это напеваемые вслух стихи. Я не соглашался, и меня поддерживал такой мощный союзник, как Новелла Матвеева. Она тоже считает, что существует стихотворный текст и существует песенный текст. Скорее всего, так размышлял и Бродский, который не любил, когда его стихи распевали разные волонтеры вроде Мирзояна и Клячкина — не знаю, слышал ли он мирзояновский вариант, но Клячкина он слышал. Слово «поэзия» — очень емкое слово, «Мертвые души» тоже названы поэмой и, думаю, не зря. Поэтому в понятие поэзии песенное творчество безусловно включается. Но безусловно и то, что песенные и стихотворные тексты между собой разнятся. Очень часто песенный текст в напечатанном виде не смотрится как стихи или смотрится как очень слабые стихи. Между тем музыкальная интонация, мелодия, манера исполнения часто делают слова песни абсолютно единственными и необходимыми, хотя на бумаге они такими не кажутся. Песенное творчество входит в понятие поэзии, но она и стихотворная поэзия — это все-таки разные жанры. — Вы носите корейскую фамилию. Отразилась ли как-то национальность на вашей творческой судьбе? Были ли вы знакомы с другим знаменитым корейцем Виктором Цоем? — И по воспитанию, и по образованию, и по всему, что только можно еще придумать, я совершенно русский человек. По той причине, что отца моего, корейца, арестовали, когда мне не было еще и года. Воспитанием моим занималась моя русская мама, правда, после расстрела отца в 1938 году она пережила лагерь и ссылку, но все это время я рос в русской части своей семьи, а от корейской был оторван. Познакомился с ней много позже, когда началось время реабилитаций и я встретился с родственниками своего отца. Но большой и длительной связи из этого не получилось, поэтому корейского в моем творчестве нет ничего. С Виктором Цоем я не был знаком и с творчеством его тоже, за исключением потрясающей песни «Мы ждем перемен», которая прозвучала в фильме «АССА». — Песня Цоя «Мы ждем перемен» — о внутреннем мире человека, о том, как тяжело сделать шаг вперед внутри себя, а из нее сделали едва ли не гимн перестройки, придав совершенно несвойственную изначально социальную окраску. В вашей жизни были подобные случаи, когда песни или какие-то иные ваши сочинения понимались превратно? — Почти не было. Только пару раз, и не с песнями, а с пьесами. Первый раз — когда еще в брежневские времена я принес Марку Захарову насквозь пацифистскую пьесу, а он почему-то решил, что я воюю с американским империализмом. А другой уважаемый и любимый мною режиссер Петр Фоменко, когда я ему принес пьесу «Волшебный сон», почему-то усмотрел в ней пародию на застойный период, хотя этого там — ни сном, ни духом, кроме, возможно, некоторых случайных совпадений. А что касается песен — чтобы я писал про одно, а думали, что я пишу про другое . Такого не было. — Как вы относитесь к такому явлению, как Грушинский фестиваль? — Какой бы уровень ни был представлен на этом фестивале, больше всего меня радует там огромное количество людей и огромное количество площадок. Получается огромная звучащая поляна, у каждого костра — свой автор, свое вдохновение, песни не утихают всю ночь. Для меня это говорит о том, что бардовская песня неистребима. И понятно, почему. Потому что она питается разнообразными корнями русской песни — городской, деревенской, старинной, новейшей, происходит взаимопроникновение бардовских интонаций в интонации рока, как это бывает у Макаревича и Шевчука, и обратно — например, можно увидеть следы самых разных влияний в музыке Щербакова. Я только приветствую все эти изменения и вовсе не ратую за стерильную чистоту жанра — пусть эти границы будут размыты. Грушинский фестиваль только подтверждает, что интерес к авторской песне не ослабевает. Сказать, что он расставляет свои табели о рангах, выявляет и выводит в жизнь какие-то таланты . Мне трудно говорить об этом, потому что я не знаю людей, которым «путевку в жизнь» дал именно Грушинский фестиваль. Наверное, все «путевки» барды получили самостоятельно, каждый — каким-то своим, особенным образом и не обязательно через Грушинский фестиваль. А то, что он есть свидетельство неослабевающего интереса к авторской песне, — безусловный факт. Различные аналоги этого фестиваля прослеживаются сейчас по всей России — я постоянно получаю информацию о различных региональных фестивалях — сибирских, восточноевропейских, проходят фестивали в Германии, Израиле, США, даже в Австралии. Русская бардовская песня широко распространилась по лицу земного шара. — В свое время вы участвовали в правозащитном движении. Поддерживаете ли контакты в этой среде? — С современным правозащитным движением я совсем не связан. Я знаю, что некоторые из моих старых знакомых по-прежнему принимают в нем участие — Григорьянц, Подрабинек. Но я слежу со стороны и никакого участия не принимаю, поскольку этим надо заниматься особенно, отдельно, почти профессионально, отдавая делу все свое время и силы. У меня же их сейчас хватает лишь на сочинительство. Хотя социальную тематику я по-прежнему не обхожу. — Надолго ли вы в России, и планируются ли какие-то ваши выступления? — Пока не планируются, но, думаю, в первой половине сентября серьезные выступления будут возможны. Летом, наверное, по традиции, позовут выступать в бард-кафе «Гнездо глухаря» и «Беседка», но пока еще никаких предложений не получал. Я этому даже рад, потому что предвидится много литературной работы. ОТ РЕДАКЦИИ. На Грушинском фестивале 2001 года будет вручена премия «Новой газеты». В эти дни среди участников фестиваля будут распространены десятки тысяч льготных подписок на нашу газету. Беседовал Анатолий ОБЫДЕНКИН 25.06.2001.


Страница: