Танкред во время штурма Иерусалима вступил в бой с Аргантом, египетским посланником в этом городе. Аргант был убит, а Танкред тяжело ранен. Эрминия, дочь бывшего царя сарацин Антиоха, влюбленная в Танкреда, была приведена на место боя Вафрином, оруженосцем рыцаря. Обезумевшая от горя, она сняла с помощью Вафрина доспехи Танкреда, осмотрела его раны и перевязала своими густыми волосами, которые отрезала мечом. Танкред страданием искупает свою эпическую ущербность, рыцарскому роману его возвращает сарацин­ская красавица, Эрминия, врачующая истекающего кровью кре­стоносца.

На картине Пуссена запечатлен момент, когда Танкред смотрит на Эрминию: богатыршу и неприятельницу по вере и оружию, а та отрезает свои волосы, чтобы пере­вязать ими раны рыцаря. Любовь и человечность слиты в ее порыве. Расхожая концеп­ция «классицистического конфликта» между чувством и долгом к картине Пуссена совер­шенно неприменима. Иная вера Эрминии вовсе не мешает ее решимости. Эрминия находящаяся под испепеляющей страстью и в жестоком отчаянии надела доспехи Клоринды и бежит в Иерусалим, чтобы оказать помощь прекрасному, страдающему от ран Танкреду, помощь, на какую способна ее верная и несчастная любовь. Пуссену чужд религиозный фанатизм его времени, он игно­рирует этот аспект сюжета поэмы. Вскоре, по сюжету, около Гроба Господня собрался совет. Была прочитана благодарственная молитва, и состоялись выборы властелина города, получившего имя «Защитника Гроба Господня». Им стал знатный рыцарь Готфрид Бульонский. В последствии его брат Болдуин Лотарингский был объявлен первым Королем Иерусалимского королевства. Крестоносцы объявили Иерусалим столицей Латинского государства, и вскоре жизнь в городе потекла своим обычным чередом.

Гармония сюжета, величие и красота поступка Эрминии, вечная жизнь и беспрерывное обновление благородных жестов вдохновляют мастера на эпическое, исполненное героическим пафосом полотно.

В изображении героев картины строго соблюдены нормы классицистической эстетики: страдание не может их обезобразить, они сохраняют изящество и величие поз, напоминая своим достоинством персонажей античных трагедий. Сходство подчеркивается и античными одеяниями Танкреда и Эрминии.

Один вариант, более торжественный и реп­резентативный (и. видимо, более поздний: многими особенностями он похож на руанскую картину « Венера вручает Энею его ору­жие», отнесенную Фелибьеном к 1639 г.). на­ходится в Институте изящных искусств Барбера в Бирмингеме. Другой хранится в Государственном Эрмитаже.

Пуссен пишет «Танкреда и Эрминию», воспользовавшись результатами, достигнутыми живописью болонской школы и проживавшими в Италии нидерландцами, в этой работе он создает так называемый "героический пейзаж", который, будучи компонован сообразно правилам уравновешенного распределения масс, при своих приятных и величественных формах служил у него сценой для изображения идиллического золотого века В изображении фигур Пуссен держался антиков, через что определил дальнейший путь, по какому пошла после него французская школа живописи. Пуссен обладает глубоким знанием рисунка и даром композиции. В рисунке он отличается строгой выдержанностью стиля и правильностью. Можно сказать, Пуссену принадлежит та заслуга, что, благодаря в картине «Танкред и Эрминия», выражающей любовь мастера к классицизму, этой своей уверенностью он сумел внушить своим соотечественникам новое видение классицистических традиций, на некоторое время был приостановлен развившийся у французских художников вкус к вычурному и манерному.

Эрмитажная кар­тина «Танкред и Эрминия» наиболее близка к луврской композиции «Чума в Азоте». Цветовой строй, ритмическая система, рас­пределение света и тени. соотношение нюансов - все это настолько похоже, что кажет­ся вполне возможным датировать эрмитаж­ную композицию временем создания « Чумы в Азоте».

Произведение Пуссена, о котором идет речь, не упоминается в старых письменных источниках и не было гравировано. Но его художественные достоинства столь велики, что оно принято всеми ведущими специали­стами[1].

Сюжет «Чумы в Азоте» основывал­ся на мотиве религиозной вражды. Выявля­ется закономерность: сколь ни различны ли­тературные источники, поэтика Пуссена на­стойчиво противопоставляет исходному сю­жетному мотиву апологию человечности и сострадания. Речь идет именно о поэтике, о художественно-образной ткани произве­дения. а не об отвлеченной идее или докт­рине.

Лицо Эрминии выражает волнение и неж­ность. Но главное, как всегда у Пуссена, в движениях фигур: порыв Эрминии, слабое ответное движение Танкреда, поддержанное оруженосцем Вафрино. Общий абрис фигур образует форму тондо, повторенную в расположении коней. Соответствие поз рождает ощущение гармонии. Основные композиционные линии ведут взгляд к фигуре Эрминин. одновременно разворачиваясь в глубину. Пространство воссоздается и цветовыми отношениями, нюансы разнообразны и тонко разработаны.

На полотне господствуют гармония и свет. Фигуры Танкреда и склонённой над ним Эрминии образуют некое подобие круга, что сразу вносит в композицию равновесие и покой. Действие сосредоточено в глубине пространства, первый план остаётся пустым, благодаря чему возникает ощущение простора. Возвышенное, эпически монументальное произведение показывает любовь главных героев (они принадлежали к враждующим сторонам) как величайшую ценность, которая важнее всех войн и религиозных конфликтов.

Особое место в анализе картины следует уделить пейзажу, на фоне которого и разворачивается действие. Танкред перед битвой пересекает хорошо знакомый рыцарскому роману рубеж — проезжает через лес. На этом лесном массиве, расположенном неподалеку от Иерусалима и, собственно, единственном в географии поэмы, стоит остановиться подробнее. Это пространство далеко не нейтральное. Оно, конечно, безотказно служит тому делу, к которому было приучено рыцарским романом,— подводит героя к приключению. Но, кроме того, оно выводит его на территорию иного жанра: Танкреда, преследующего Эрминию (думая, что это Клоринда), — к рыцарскому роману; Эрминию, убегающую от Танкреда (не ведая, что бежит от возлюбленного), — к пастушеской идиллии. Лес в «Освобожденном Иерусалиме» — пространство пограничное и враждебное, оно встает на пути героического эпоса, и заманивая в свои чащи его героев, и открыто примыкая к одной из сторон в эпическом конфликте. Штурм Иерусалима надолго откладывается, так как лес не дает крестоносцам материала для строительства осадных орудий. Лес выступает как главное препятствие к свершению коллективного подвига — высший индивидуальный подвиг, на который не оказывается способен даже Танкред (поскольку в нем до конца не умер герой рыцарского романа), состоит в том, чтобы этот лес попросту срубить. И приключения, на которые лес внешне безудержно щедр, оказываются за исключением первого Танкредова приключения борьбой с призраками и искушениями — для них требуется не доблесть рыцаря, а доблесть подвижника и аскета, не твердая рука, омытое слезами раскаяния сердце. Вообще этот универсальный пространственный символ рыцарского романа атакуется сразу как бы с двух флангов, поскольку осмысляется в двух несоотносимых системах координат, в двух плоскостях, утилитарной и метафизической: с одной стороны, лес используется как банальный источник древесины (и тем самым снижается), с другой вороны, он концентрирует в себе силы зла, превращаясь фак­тически во вторую преисподнюю, в земной филиал ада (и тем самым разоблачается). Что тассовскому и пуссеновскому лесу совершенно несвойственно, так это смеющийся, безмятежный, ласкающий глаз облик —этот его облик не свой, это дьявольская маска, самая коварная из всех. Мрачная тень цар­ства зла отбрасывается на то пространство рыцарского романа, в которое служит пропуском путь через лес.