Вчера, когда К.И.Рождественский говорил о роли художника в архитектуре, могло показаться, что речь шла об узурпации в архитектуре. Напротив, если архитектура не может сегодня учитывать то, о чем я говорил, сюда должен войти художник, и эту случайную и стихийную деятельность по перекрашиванию, по перекапыванию "приусадебного" газона сделать деятельностью художника, не нарушая профессиональной целостности, не отвергая возможности каприза в самовыражении "потребителей".

Я сейчас сделаю последний абрис этой ситуации, опираясь уже на эксперимент, который провожу сам.

Каждый месяц я печатаю в "Неделе" тиражом 7 миллионов экземпляров крошечный очерк об устройстве жилого интерьера. Мне это нужно для того, чтобы получать письма. В этих письмах тысячи людей уже говорят не о том, как достать мебель, а спрашивают (и этим рассказывают) о том, как устроить свой мир в маленькой квартире.

По-моему, все это следы очень глубоких процессов, которые только начинают проявляться.

Если говорить об отношении Запада к дизайну, то разница выявляется довольно четко. Там вещь ставится на пьедестал как знак самой вещи. А мы вещь ставим на пьедестал только как знак человеческой деятельности, творчества или героизма, как знак человека. Поэтому хотя мы, конечно, пройдем в ближайшие годы новую стадию "вещной культуры", чрезмерного обилия вещей, но наша культура переболеет этим как корью в детстве, легко. Меркантильный вещизм не укоренится, потому что он не имеет внутренних корней в нашей культуре, хотя и вызван объективными основаниями как реакция на прошлую бедность.

Как после ветрянки организм закаляется, так и наша культура, переболев "вещизмом", больше его не примет. Я в этом уверен, хотя, конечно, этого мало для доказательства. Посмотрим.

Кому-то это может показаться пустым мечтательством, но мы (я говорю от лица профессиональной группы) уверены, что широкое использование и развитие открытой формы может реально стать методической основой социалистической школы дизайна. Дело в том, что этот принцип не могут использовать наши коллеги на Западе. Не потому, что они не талантливы. Нет, они блестящие профессионалы. Не могут потому, что он не приемлем для западной культуры в ее буржуазном содержании.

Поэтому, в частности, принцип патентоспособен, сам по себе позволяет создавать образцы, которые будут приняты мировым рывком как образцы нового. Мы уже имеем этому фактические доказательства.

Поэтому вопрос престижа, вопрос лидерства на международном рынке при существующей жестокой конкуренции, идеологическая и политическая задача, которые тем самым перед нами стоят, могут отсчитываться от этого принципа, выражающего суть нашей культуры.

Этот принцип в общем детски прост в его словесной формуле - это создание всегда и всюду рамы для человека, игры для человека, а не вещи самой ас себе. Он включает в себя тему "человек человеку - зрелище, прекрасное зрелище, а не вещь - зрелище для человека". Это мне напоминает фразу из того же древнего текста: "Приятнее всего человеку человек". Этому тексту более тысячи дет, и мы реально можем реализовать его в работе, обязаны это сделать.

Этот принцип включает возможность принципиальных изменений, способность проектируемой системы меняться и тем самым быть предметом рационализаторской, изобретательской и какой угодно, даже игровой деятельности.

Эта простота, как нам кажется, открывает новые возможности в профессиональном мире. Кстати, здесь важно заметить: западному дизайну не нужна теория и поэтому у него нет теории; не нужна, потому что ее заменяет жестокость рынка, и отсюда убожество текстов, с которыми мы сталкиваемся. А нам теория необходима, нам необходима методика, потому что у нас этих жестоких законов формирования профессии, к счастью, нет.

Я говорил о простоте принципа, но эта простота обманчива, как всякая простота. Чтобы развить его как стиль и как принцип, нужна зрелость профессии, нужен "второй эшелон", который принимает на себя реализацию стиля по большому счету.

Вчера здесь (может быть, присутствующие не обратили внимания) Б.А. Розенблюм показывал машину, сделанную в Новосибирске без всякого участия нашей Студии и без ведома нашей школы, но сделанную в ее принципах. Ради этого стоит работать, это говорит о реальной возможности распространения принципа гораздо шире, чем внутри узкого круга профессионалов, школы. Но зрелость профессии нам еще, увы, пока не угрожает.

И вот здесь я хочу резко возразить коллеге Павловскому, который вчера говорил в общем о том же самом, хотя несколько в другой акцентировке. То, что необходимо избавляться от лишних вещей, – это очевидно; то, что необходим контроль за ассортиментом вещей, – тоже очевидно. Но это не наше профессиональное дело. С этой задачей превосходно может справиться Союз потребителей, возможно, при помощи Бюро экспертов. Кстати, такие союзы возникают в мире и, в частности, в США уже начали небезуспешно борьбу с монополиями (например, деятельность группы Ральфа Нейдера).

Нам же нужно добиться профессиональной зрелости художественного проектирования как деятельности, в которой дизайнера не может заменить никто.

А зрелость профессии требует, как минимум, выделения тех видов дизайна, о которых вчера шла речь, – я выделяю их три:

1. Принципиальное проектирование или создание стратегических программ.

2. Создание эталонов, образцовых решений проектных задач, методический контроль.

3. И, наконец, особая деятельность типа художественного конструирования, внедряющая образцы в производство.

Заканчивая наш - я говорю наш, потому что я представляю здесь группу коллег,- разговор о стиле, о направлении, о надежде на то, что удастся создать стиль и направление, хочу подчеркнуть следующее. Как известно, борьба ПРОТИВ чего-то имеет право на существование, когда есть сказать что-то ЗА! По крайней мере это относится к творческой, созидавшей деятельности. Но всякая борьба ЗА,- и здесь речь идет о борьба за созданий стиля и направления, – есть и борьба ПРОТИВ. И есть вещи, против которых мы должны и будем по мере сил и возможностей бороться, чтобы создать профессию, полностью соответствующую ее задаче. Мы будем бороться против инженерии, создающей кнопочные монстры для дебилов, где требования к человеку ограничиваются нажатием красной и белой кнопки. Мы будем бороться против заказчиков, которые иной раз, насмотревшись красивых вещей, стараются убедить тех, кто должен создавать наше новое, не имеющее образца, что именно это и необходимо копировать.

Это означает еще и борьбу против архитекторов, хотя мы сами архитекторы-ренегаты, если архитектура будет лишать человека возможности включаться в процесс создания среды обитания. Тут есть и архитекторы-союзники, поэтому это не гак страшно.

И наконец, это означает безжалостную борьбу против эстетства, красивых форм ради красивых форм. Это очень трудно, когда человек художник или хочет быть художником, но красивость –один и