Учителями Карла Брюллова были виднейшие русские мастера того времени А.Е. Егоров, В.К. Шебуев, А.И. Иванов, которые давали своим ученикам отличную профессиональную подготовку. Брюллов на всю жизнь сохранил признательность своим наставникам, из которых он особенно ценил А.И. Иванова, живописца, писавшего полотна

на сюжеты национальной истории, отца великого художника Александра Иванова, создателя «Явление Христа народу».

Как художник и гражданин Брюллов складывался в бурную эпоху антинаполеоновской эпопеи 1812 года, в атмосфере патриотического подъёма, которым тогда была отмечена русская жизнь, победоносных походов русской армии в Европу, духе свободолюбия, принесённого из заграничных походов передовыми русскими офицерами, будущими декабристами. Не трудно представить, какое неизгладимое впечатление оставили все эти события в душах юных воспитанников академии, как они живо реагировали на свершавшиеся на их глазах крутые повороты в судьбах целых стран и народов, какой гордостью наполнялись их сердца при вести о новых ратных подвигах русских войск. Недаром одно из первых произведений, созданных Карлом Брюлловым после окончания академии, была литография «Дмитрий Донской», прямо отразившая его патриотические чувства.

Уже в годы учения Карл Брюллов проявил свой огромный талант. Намного обгоняя своих товарищей в постижении секретов художнического ремесла, нередко он помогал им выполнять задание, поправлял рисунки. Природная одарённость сочеталась в нём с привитым ещё в семье трудолюбием, которым художник до конца своих дней поражал современников. Рассказывают, что он со «страстным терпением» в годы ученичества сорок раз нарисовал многофигурную группу Лаокоона и впоследствии мог на память воспроизвести на бумаге эту сложную композицию. Дошедшие до наших дней «натурные штудии» и другие ученические работы Карла Брюллова отличаются виртуозным мастерством, безупречным вкусом, глубоко развитым живописным чутьём.

В 1821 год, после двенадцатилетнего курса обучения, Брюллов окончил Академию художеств с первой золотой медалью.

ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

ЛИЧНОСТИ БРЮЛЛОВА.

Брюллов, впитав с ранних лет все лучшие достижения академической школы, не остался в плену схоластических канонов, мертвивших менее сильных. Всё хорошее, что составляло сущность болонских традиций, стало его достоянием, но он в отличие от прямых подражателей наполнил их самобытными жизненными образами. Если сравнить творчество Брюллова с творчеством прямых эпигонов Болонской школы, и сразу превосходство его станет очевидным. Они компрометировали классические традиции, он же путём законной преемственности развил их.

Один из лучших рисовальщиков мировой истории, он преодолел отрицательные стороны ложноклассической школы. Его рисунки – непревзойдённые образцы виртуозной, умной и классически красивой манеры.

Великолепная рука, острый и меткий глаз, горячее сердце и ясный разум - таким представляется Брюллов, когда рассматриваешь его работы.

Брюллов первый из живописцев, у которого пластика достигла верхнего совершенства. Когда глядишь в третий, в четвёртый раз, то кажется, что скульптура, которая была постигнута в таком пластическом совершенстве древними, что скульптура эта перешла, наконец, в живопись и сверх того прониклась какой – то тайной музыкой…

Но главный признак, и что выше всего в Брюллове, - так это необыкновенная многосторонность и обширность гения. Он ничем не пренебрегает: всё у него, начиная от общей мысли и главных фигур до последнего камня на мостовой, и живо, и свежо. Он силится обхватить все предметы и на всех разлить могучую печать своего таланта… Его произведения первые, которые может понимать ( хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество.

Брат мастеров Ренессанса по духу, он не обладал, однако, в полной мере их силой, в чём признаётся и сам.

Как многообразен и богат его творческий путь! Как свободно владеет он всей суммой изобразительных средств!

Говоря о Брюллове – художнике, хочется несколько слов сказать о нём как о человеке.

Некоторые современники Брюллова видели в нём человека с головой Аполлона, невысокого роста, о котором он и сам говорил иронически : «Вырастает же иной в фонарный столб, а я точно аршин во фраке! Ну что стоило бы природе хоть на четверть прибавить мне росту!». Видели в нём человека с неважным характером, порой опьянённого славой, быть может, и действительно в какой – то мере неприятного в быту. Признавая его яркую одарённость, не все понимали её размеры.

Несомненно, в нём своеобразно смешивались самые противоречивые начала. Резкий, вспыльчивый и горячий, он легко отходил и часто, тут же, признавая свою неправоту, просто и сердечно мирился с тем, кого только что несправедливо обидел. Но безграничная любовь к искусству, которая не покидала его до конца жизни, заставляла прощать все его недостатки.

Были в нём и большая сердечность, и отзывчивость, смешанные с чисто детским простодушием. Скромный в своих привычках, неприхотливый в еде, он иногда любил и кутнуть, но это, видимо, было ему не по нутру, потому что он тут же становился угрюм, раздражителен и даже, по свидетельству Г.Г. Гагарина , неприятен в обществе.

Лучше всего чувствовал он себя в кругу друзей и учеников, которым постоянно и бескорыстно помогал. Он боролся за правду и справедливость, о чём свидетельствовало его участие в судьбе талантливых художников из крепостных. Общеизвестна его решающая роль в судьбе великого украинского поэта и художника Т.Г. Шевченко.

Крепостной помещика Энгельгардта Тарас Шевченко подростком был отдан в аренду « комнатному живописцу» Ширяеву. Человек ремесленный, он обучался живописному и малярному делу. Помимо склонности к «художествам» Шевченко писал стихи.

Мокрицкий, хорошо осведомлённый о своих земляках, живущих в Петербурге, рассказал Брюллову о талантливом крепостном, который «страдал по прихоти грубого господина». Поддержать его могли только люди влиятельные. Брюллову показали рисунки и стихи юноши. Тем и другим он остался доволен.

Шевченко был приведён в мастерскую художника и настолько заинтересовал его, что Брюллов сам отправился к Энгельгардту, в дом Мелиховых на Молоховую улицу, с ходатайством об отпускной. Но Энгельгардт не был филантропом и так говорил с Брюлловым о своём крепостном, что художник долго не мог забыть эту «свинью в торжковских туфлях». Иначе он Энгельгардта и не называл впоследствии. Впрочем, «свинья» была весьма просвещённой: дом её посещал композитор Глинка.

Гораздо более преуспел в переговорах с Энгельгардтом Венецианов. Со свойственной ему в подобных вопросах деловитостью он сразу узнал цену, за которую помещик не против был отпустить крепостного. Крепостной – обученный, «при доме необходимый», а потому и цена ему была 2500 рублей.

2 апреля 1837 года Мокрицкий записал в дневнике: «После обеда призывал меня Брюллов, у него был Жуковский, они желали знать подробности насчёт Шевченко; слава богу, дело наше, кажется, примет хороший ход…» И далее: «Брюллов начал сегодня портрет Жуковского…»