«В настоящее время,—докладывал царю 6 августа 1905 года товарищ министра внутренних дел Д. Ф. Трепов,— в Саратовской губернии благодаря энергии, полной распорядительности и весь­ма умелым действиям губернатора, камергера двора Вашего Императорского Величества Столыпина порядок восстановлен». В августе 1905 года, в разгар полевых работ, спад крестьянского движения наблюдался по всей России.

Отчасти, возможно, потому, что в критический пери­од революции карательными экспедициями руководили генерал-адъютанты, а Столыпин оказался как бы в стороне, он прослыл либеральным губернатором. Крестьянское же движение продол­жалось, то затухая, то разгораясь.

В докладах царю Столыпин утверждал, что главной причиной аграрных беспорядков является стремление крестьян получить землю в собственность. Если крестьяне станут мелкими собствен­никами, они перестанут бунтовать. Кроме того, ставился вопрос о желательности передачи крестьянам государственных земель . Как видно, Столыпин отчасти признавал крестьянское малозе­мелье.

Вряд ли, однако, эти доклады сыграли важную роль в выдви­жении Столыпина на пост министра внутренних дел. Сравнитель­но молодой и малоопытный губернатор, малоизвестный в столице, неожиданно взлетел на ключевой пост в российской администра­ции. Какие пружины при этом действовали, до сих пор не вполне ясно. Впервые его кандидатура обсуждалась еще в октябре 1905 года на совещании С. Ю. Витте с «общественными деятеля­ми». Обер-прокурор Синода князь А. Д. Оболенский, родственник Столыпина, предложил его на пост министра внутренних дел, ста­раясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не хотел видеть на этом посту никого другого, кроме П. И. Дурново, общественные же деятели мало что знали о Столыпине.

Вторично вопрос о Столыпине встал в апреле 1906 года, когда уходило в отставку правительство Витте. Американская исследо­вательница М. Конрой высказывает предположение, что своим назначением Столыпин во многом был обязан своему шурину Д. Б. Нейгардту, недавно удаленному с поста одесского градона­чальника (в связи с еврейским погромом), но сохранившему влия­ние при дворе. Предположение вполне резонное, хотя и думает­ся, что больше всего Столыпин был обязан Д. Ф. Трепову, кото­рый был переведен с поста товарища министра внутренних дел на скромную должность дворцового коменданта и неожиданно приобрел огромное влияние на царя. С этого времени Трепов стал разыгрывать глубокомысленные и многоходовые комбинации, словно играл в шахматы с общественным мнением. Замена, не­посредственно перед созывом Думы, либерального премьера Витте на реакционного Горемыкина была вызовом общественному мне­нию. И чтобы вместе с тем его озадачить, было решено заменить прямолинейного карателя Дурново на более либерального мини­стра. Выбор пал на Столыпина.

«Достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой попечительную руку Провидения»,— вспоминал товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский. И действительно, Столыпину сразу повезло на его новом посту. Разгорелся конфликт между правительством и Думой, и в этом конфликте Столыпин сумел выгодно отличить­ся на фоне других министров.

Министры не любили ходить в Думу. Они привыкли к чинным заседаниям в Государственном совете и Сенате, где сияли золотом мундиры и ордена, где можно было расслышать даже полет мухи. В Думе все было иначе: здесь хаотически смешивались сюртуки, пиджаки, рабочие косоворотки, крестьянские рубахи, священни­ческие рясы, в зале было шумно, с мест раздавались выкрики, а когда на трибуне появлялись члены правительства, начинался невообразимый гвалт—это теперь называлось новомодным сло­ном «обструкция». С точки зрения министров. Дума представля­ла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни кадеты, имев­шие в Думе значительное число голосов . и сумели придать со­браниям некоторое благообразие, а торжественный Муромцев даже и напыщенность,— писал Крыжановский,— то этот тон быстро поблек после первых же успехов Аладьина, Онипки и их то­варищей, явно показавших, что элементы правового строя тонут в Думе в революционных и анархических». Из всех министров не терялся в Думе только Столыпин, за два года в Саратовской губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повино­вения многотысячного крестьянского схода. Выступая в Думе, Столыпин говорил твердо и корректно, хладнокровно отвечая на выпады («Не запугаете», «Вам нужны великие потрясения, нам же нужна великая Россия» и т. п.). Это не очень нравилось Думе, зато нравилось царю, которого раздражала беспомощность его министров.

При посредничестве Крыжановского Столыпин вскоре завязал негласные контакты с председателем Думы кадетом С. А. Муром­цевым. Состоялась встреча Столыпина с лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось впечатление, что Столыпин благосклонно относится к тому варианту, который предусматривал создание думского министерства с сохранением за Столыпиным его портфеля. Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры велись с исследовательской целью, а после стали прикрытием подготовки к роспуску Думы. В конце концов Столыпин обнаружил несколько неуклюжее коварство. Однажды в пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил Муромцеву и сказал, что в понедельник он выступит в Думе. А в во­скресенье Дума была распущена.

В это же время еще более интенсивные переговоры велись с правым дворянством. В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он был созван при ближайшем содействии правительства, представители которого (В. И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в заседаниях. С докладом «Основ­ные положения по аграрному вопросу» выступил чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. В докладе резко критиковались популярные в Думе предложения о принудительном отчуждении частновла­дельческих земель. Отдельные случаи крестьянского малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы путем покупки земли через Крестьянский банк или переселения на окраины. Не­обходимо принять меры, подчеркивалось далее, к улучшению кре­стьянского землепользования, включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных деревень, создание хуторов. «Следует отрешиться от мысли,— говорилось в докла­де,— что когда наступит время к переходу к иной, более культур­ной системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе. Во всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил при сильном давлении сверху». Подобные мысли Столыпин, высказывал еще в Гродно.

Настроение прибывших на съезд дворян не было единодуш­ным. Некоторые из них были настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать кое-какие уступки в земельном во­просе. Но таких было немного. Большинство было категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить жертвы»29. Не­мало резких слов было сказано о крестьянской общине. «Уничто­жение общины было бы благодетельным шагом для крестьянст­ва»,— говорил К. Н. Гримм. Нападки на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого дворянства: отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды сва­лить на общину. Вместе с тем в период революции община сильно досадила помещикам: крестьяне шли громить помещичьи усадьбы «всем миром», имея в общине готовую организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик чувствовал себя увереннее, когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.