- Когда стали разбирать оставшиеся после Александра I бумаги, обнаружили несколько доносов с поименным пере­числением членов тайных обществ. Генерал И.И. Дибич, на­чальник Главного штаба, тотчас же отослал все бумаги в Петербург и распорядился об аресте руководителей Южного общества.

Александр I не имел детей. Наследовать престол должен был Константин, второй сын Павла I. Но в свое время он был так потрясен убийством отца, что дал зарок не вступать на престол. А женитьба на польке совсем отрезала ему до­рогу на трон. Александр завещал престол своему следующе­му по старшинству брату— Николаю. Долгие годы это за­вещание оставалось тайной.

Известие о смерти императора пришло в столицу 27 но­ября. Великий князь Николай Павлович начал было говорить о завещании и о своем праве на престол. Но его резко осадил военный губернатор Петербурга, герой Отечественной вой­ны М.А. Милорадович: существует закон о престолонасле­дии, который надо соблюдать, а кроме того он, Николай, не очень любим в гвардии и потому вряд ли присяга ему пройдет спокойно. Николая и в самом деле не любили в гвардии. «Зол, мстителен, скуп», — говорили о нем офицеры. Полу­чив такой отпор, Николай стушевался и вместе со всеми присягнул брату.

Константин оставался в Варшаве. Он заперся в кабинете, никого не принимал и не распечатывал пакетов, адресован­ных ему как императору. В письмах к Николаю он подтвер­ждал свое отречение от престола, но отказывался приехать в Петербург и заявить об этом публично Ему казалось без­опасней оставаться в Варшаве под прикрытием верных ему войск.

Междуцарствие затягивалось. Препираясь между собой, братья роняли свой авторитет. Многие понимали, что выбор любого из них сулит мало хорошего: резкий, вспыльчивый, характером весь в отца Константин и холодный, надменный Николай. В такой обстановке взоры некоторых сановников и многих офицеров обратились в сторону тайного общества, ко­торое фактически перестало быть тайным. На собраниях у Рылеева толпилась масса народа, и никто твердо не знал, кого уже приняли в общество, а кого еще нет. Милорадович смот­рел на эти собрания сквозь пальцы. Однажды к Оболенскому подошел генерал В.Н. Шеншин, командир гвардейской брига­ды, и спросил: «Что же нам теперь делать? А в теперешних обстоятельствах необходимо на что-то решиться».

В считанные дни выявилась влиятельная оппозиция само­державию, включавшая в себя некоторых членов Государст­венного совета и сенаторов, часть генералитета и офицерства и значительную долю столичной интеллигенции. Сердцеви­ной этой оппозиции стало Северное общество.

Центром притяжения консервативных сил стал Николай, и вскоре заговорили о новой присяге. Это заставило руково­дителей Северного общества начать действовать. Было ре­шено Николаю не присягать, поднять гвардейские полки и собрать их на Сенатской площади. Если бы в наличии ока­зались внушительные силы, кандидатура Николая отпала бы. сама собою. Тогда Сенат должен был обнародовать манифест о созыве Великого Собора для решения вопроса о форме правления; До созыва Собора власть переходила в руки Вре­менного правительства. В его состав предполагалось пригла­сить наиболее уважаемых и заслуженных людей: адмирала НС. Мордвинова, М.М. Сперанского, сенатора И.М. Му­равьева-Апостола (отца трех членов Южного общества), а также московского архиепископа Филарета. Тогда же было решено, что власть над войсками, отказавшимися присягать Николаю, вручается полковнику Трубецкому. Выбор его объ­яснялся тем, что князь являлся как бы связующим звеном между сановно-аристократической оппозицией и Северным обществом.

Однако в несколько дней положение круто изменилось. Путем обещаний, давления и угроз Николай сплотил на своей стороне подавляющую часть высших сановников и ге­нералов. 13 декабря ему присягнули Государственный совет и Сенат. Вместе со всеми пришлось присягнуть и тем, на кого надеялись члены тайного общества. Мордвинов, отправ­ляясь в Совет, сказал знакомому поручику, что не знает, вернется ли: если не присягнет, то и не вернется. И добавил: «Теперь не нам, а вам, господа, и гвардии должно действо­вать».

Начался отлив и в самом Северном обществе: уже не знали, на кого можно положиться, а на кого нет. Некоторые говорили, что не верят в успех и не хотят быть четвертован­ными. Между тем присяга войск была назначена на 14 де­кабря. Не выступить было нельзя, ибо дело зашло слишком далеко и общество перестало быть тайным. В случае неудачи решили отступать в район военных поселений. Заговорщики надеялись, что войска, присягнувшие Николаю, не будут стрелять в своих братьев по оружию и компромисс будет достигнут.

14 декабря 1825 г. офицеры Александр Бестужев и Дмит­рий Щепин-Ростовский (потомок ростовских князей) вывели к памятнику Петру I Московский полк. Затем к ним присоединились гвардейский морской экипаж и лейб-гвардии гре­надерский полк — всего около 3 тыс. человек. Верные Нико­лаю войска оцепили их, имея четырехкратное превосходство. Трубецкой, решив, что дело проиграно, не явился на пло­щадь. Но собравшиеся на ней декабристы так не считали. На стороне Николая было численное превосходство, на их сто­роне — моральное. Их выступление было бы сразу подавле­но, если бы произошло в казармах. Выход к Медному всад­нику был очень удачным решением. Здесь их видела вся сто­лица, вся Россия, вся Европа. Их сила была в том бесстрашном вызове, который они бросали самодержавию, требуя вольностей и прав. «Открытые, откровенные действия необходимы, — писал впоследствии А.И. Герцен, — 14-е де­кабря так сильно потрясло всю молодую Русь оттого, что было на Исаакиевской площади».

Сила декабристов была также в неприменении силы, ибо Николай как раз и ожидал от них активных действий, чтобы обрушиться на них всем своим войском. Даже первые кон­ные атаки на Московский полк отражались холостыми зал­пами. Декабристам удалось почти безупречно выстоять в этом моральном поединке. И только когда подъехал Мило-радович и начал уговаривать солдат присягнуть Николаю, не выдержали нервы у Каховского .

Николай не хотел идти ни на какие уступки, но противо­стояние затягивалось. Время работало не на Николая. В его войсках стояло немало членов тайного общества, не сумев­ших или не рискнувших поднять своих солдат. Через народ, столпившийся у строящегося Исаакиевского собора, солдаты присягнувших полков передавали своим товарищам на Се­натской площади, что перейдут к ним, как только стемнеет. В сумерках, действительно, многое могло смешаться.

Убийство Милорадовича сторонники Николая использо­вали как повод для решительных действий. «Ваше величест­во, — грубовато сказал генерал К.Ф. Толь, — прикажите очистить площадь картечью или отрекитесь от престола». Николай зло взглянул на него и приказал пустить в ход ар­тиллерию. Послышалась команда: «Пальба орудиями по по­рядку, правый фланг, начинай, первая пли!» — и выстрела не последовало. «Свои, ваше благородие .»,— сказал фейер­верке? подбежавшему штабс-капитану. Офицер выхватил у него фитиль и сам сделал первый выстрел .

Накануне событий 14 декабря были арестованы руково­дители Южного общества. Но в конце декабря молодые офи­церы из Общества славян освободили Сергея Муравьева-Апостола и его товарищей. С несколькими ротами Чернигов­ского полка он выступил на соединение с другими частями, на помощь которых рассчитывал. 3 января 1826 г. его настиг отряд гусар с конной артиллерией. Муравьев-Апостол не ве­лел солдатам стрелять и повел их в атаку на орудия. Картеч­ным залпом он был ранен, потерял сознание, а очнулся уже в плену.