когда они остаются одни.

При таком настроении царя в московском Кремле случилось странное, небывалое событие. Раз в конце 1594 г. там появилось множество сарней, Царь, ничего никому не говоря собрался со своей семьей, и с некоторыми при- дворными куда-то в дальний путь захватил с собой утварь, иконы кресты, платье и всю свою казну и выехал из столицы. Видно было, что это ни обычная богомольная, ни увеселительная поездка царя, а целое переселение. Москва оставалась в недоумении; не догадываясь, что задумал хозяин. Государь остановился в Александровской слободе. Отсюда через месяц по отъезде царь прислал в Москву две грымоты. В одной, описав беззакония боярского правления в свое малолетство, он клал свой государев гнев на все духовенство и бояр, а всех служилых и приказных людей, поголовно обвинял их в том, что они о государе, государ- стве и обо всем православном христианстве не радели, от врагов их не обороняли, напротив, сами притесняли христиан, расхищали казну и земли. И вот царь гласила грамота, “от великой жалости сердца”, не стерпев всех этих измен, покинул свое царство и пошел поселиться где ему Бог укажет. Московскому простонародью, купцам и всем тяглым людям столицы царь повислал другую грамоту, которую им прочитали всенародно на площади. Здесь, царь писал, что царской опалы и гнева на них нет.

Все замерло, в столице. Лавки закрылись, приказы опустели, песни замолкли, в смятении и ужасе город завопил, прося митрополита, епископов и бояр ехать в слободу, бить челом государю, чтобы он не покидал государства. При этом простые люди кричали, чтобы государь вернулся на царство оборонять их от волков и хищных людей; а за государских изменников и лиходеев они не стоят и сами их истребят.

Москва с нетерпением ждала царя, и долго; говорили, что он занимается тайным делом с людьми ближни-

ми; угадывали оное не без боязни. Наконец, 2 февраля, Иоанн торжественно въехал в столицу и на другой день

созвал духовенство, бояр, знатнейших чиновников. Вид его изумил всех. Опишем здесь наружность Иоаннову. Он был велик ростом, строен; имел высокие плеча, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос рим- ский, глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, “ исполненные огня ” лицо не когда приятное. В сие время он так изменился, что нельзя было: узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость; все черты исказились;. взор угас; а на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса, от неизъяснимого действия ярости, которая кипела в душе его. Снова исчислив вины бояр и подтвердив согласие остаться царем, Иоанн сказал, что он для своей и государственной безопасности учреждает особенных телохрани- телей. Такая мысль никого не удивила: знали его недоверчи- вость, боязливость, свойственную нечистой совести; но обстоятельства удивили, а следствия привели в ужас Россию: 1) царь объявлял своею собственностию города: Можайак, Визьму, Козельск, Перемышль, Велев, Лихвин, Ярославец, , Суздаль, Шую, Галич, Юрьевец и др. также волости московские и другие с их доходами. 2) выбирал 1000 телохранителей из князей, дворян, детей боярских и давал им поместья в сих городах, а тамошних вотчинников и владельцев переводил в иные места; 3) в самой Москве взял себе улицы Чертоль- скую, Арбатскую с Сивцовым Врагом, половину Никитской с

разными слободами, откуда надлежало выслать всех дворян и приказных людей, не записанных в царскую тысячу; 4) назна- чал особенных сановников для услуг своих: дворецкого, казначеев, ключников, даже поваров, хлебников, ремеслен- ников; 5) наконец, как бы возненавидев славные воспоминания кремлевские и священные гробы предков, не хотел жить в великолеином дворце Иоанна 3: указал строить новый.

Сия часть России и Москвы, сия тысящная дружина Иоаннова, сей новый двор, как отдельная собственность царя, находясь под его непосредственным ведомством, были названы опричниною; а все остальное – то есть все государство – земщиною, которую Иоанн поручал боярам земским.

4 февраля Москва увидела исполнение условий, объяв-

ленных царем духовенству и боярам. Начались казни мнимых изменников, которые будто бы умышляли покушаться на жизнь Иоанна, покойной царицы Анастасии и детей его.

Опричник, или кромешник, – так стали называть их, как бы извергов тьмы кромешной, – мог безопасно теснить, грабить соседа и в случае жалобы брал с него пеню за бесчестье. Сверх многих иных злодейств, к ужасу мирных граждан, следующее вошло в обыкновение: слуга опричника, исполняя волю господина, с некоторыми вещами прятался в доме купца или дворянина: господин заявлял его мнимое бегство, мнимую кражу требовал в суде пристава, находил своего беглеца с поличным и взыскивал с невинного хозяина тысячу или более рублей. Не было снисхождения; надлежало или немедленно заплатить, или идти на правеж: то есть не удовлетворенному истцу давалось право вывести должника на площадь и сечь его всенародно до заплаты денег. Иногда опричник сам подметывал что-нибудь в богатую лавку, уходил, возвращался с приставом и за сию будто бы украденную у него вещь разорял купца; иногда, схватив человека на улице, вел его в суд, жалуясь на

вымышленную обиду, на вымышленную брань: ибо сказать неучтивое слово кромешнику – значило оскорбить самого царя; в таком случае невинный спасался от телесной казни тягостною денежною пенею. Одним словом, люди земские, от дворянина домещанина, были безгласны, безответны против опричных; первые были ловом, последние ловцами, и единственно для того, чтобы Иоанн мог надеяться на усердие своих разбойников телохранителей в новых замышляемых им убийствах. Чем более государство ненави- дело опричных, тем более государь имел к ним доверен- ности: сия общая ненависть служила ему залогом их верности. Затейливый ум Иоаннов изобрел достойный символ для своих ревностных слуг; они ездили всегда с собачьими головами и с метлами, привязанными к седлам, в ознаменование того, что грызут лиходеев царских и метут Россию.

Одним словом, Иоанн достиг наконец высшей степени безумного своего тиранства "мог еще губить" но уже не мог изумлять россиян никакими новыми изобретениями лютости. Опишем только некоторые из бесчисленных злодеяний сего времени. Не было ни для кого безопасности, но всего менее для людей известных заслугами и богатством: ибо тиран, ненавидя добродетель, любил корысть. Гнев тирана, падая на целые семейства, губил не только детей с отцами, супруг с супругами, но часто и всех родственников мнимого престу- пника. Но смерть казалась тогда уже легкою: жертвы часто требовали ее как милости. Невозможно без трепета читать в записках современных о всех адских вымыслах тиранства, о всех способах терзать человечество. Для мук были сделанны особенные печи, железные клещи, острые ногти, длинные иглы; разрезывали людей по составам, перетирали тонкими веревками надвое, сдирали кожу, выкраивали ремни из спины .

И когда, в ужасах душегубства, Россия цепенела, во дворце раздавался шум ликующих: Иоанн тешился с своими палачами и людьми веселыми, или скоморохами, коих: присылали к нему из Новагорода и других областей вместе с медведями. Последними он травил людей, и в гневе и в забаву.