Рассмотрим, каким же образом проявляется пассивное отношение героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова к законам действительности.

В рассказах американского фантаста «Вельд», «Карлик», «Кошки–мышки» мы можем заметить явную борьбу двух противопоставленных сторон. В первой новелле – это супружеская чета (Джордж и Лидия Хедли) и их дети (Питер и Венди). Для Рэя Брэдбери дети – это существа, у которых «…и любовь, и ненависть – все перемешено… Забывают ли дети, прощают ли… шлепки и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь… А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть – большим, непонятливым и непреклонным?»[129] Отсюда и развивается детская жестокость, являющаяся одной из главных проблем, волнующих писателя (кстати, заметим, в отличие от А.П.Чехова, который практически не затрагивает данную тему в своих рассказах). Жизнь ребенка, лишенного истинной духовности, поистине страшна. По причине такой «наивной» жестокости дети причиняют боль более слабому или «не такому как все» ребенку, за неимением достаточной силы у себя, чтобы замахнуться на более серьезного «противника» (вспомним, опять же, «Все лето в один день»). Однако, если в руках у них появляется такая сила, дети становятся страшным оружием, направленным на нравственные идеалы, духовные человеческие ценности, уничтожающим лишь из–за затаенной и до поры беспомощной ненависти. Так, в рассказе «Вельд» мы видим иллюстрацию результата этой ненависти: родители, пытающиеся перевоспитать разбаловавшихся детей, погибают, не выдержав борьбы с душевной черствостью Питера и Венди и их злобной агрессией. И все же у детской жестокости есть вполне объяснимые причины появления: «Вы больше других балуете своих детей, – говорит Джорджу и Лидии друг семьи Девид Макклин. – А теперь закрутили гайку… На место рождественского деда пришел бука. Дети же предпочитают рождественского деда».[130] Таким образом, становится понятен конфликт между двумя сторонами. По словам исследователя творчества Рэя Брэдбери Павла Молитвина, «по–настоящему страшны не те произведения Брэдбери, где показано зло явное, бесспорное, с которым можно и должно бороться, а произведения, в которых автор заглядывает в глубины человеческих душ, где… ему встречаются червоточины, мелкое ползущее зло, … которое, вовремя… не выкорчеванное, в конечном счете превращает людей в фигуры более жуткие, чем любые инопланетные монстры…»[131]

Дети с «червоточинами в душе» вырастают во взрослых, чья жизнь пронизана канонами ненависти, эгоизма, косности мышления. Ральф Бэнгарт из рассказа «Карлик» – один из них. Он и Эйми – девушка, работающая вместе с ним, – это два образа, чьи характеры являются противоположными. Для их создания автор использует прием антитезы. Ральфу не свойственны ни сострадание, ни чувство уважения, ни желание помочь человеку, обделенному судьбой – все то, что отличает Эйми. Для него карлик, посещающий его аттракцион кривых зеркал, – всего лишь жалкий уродец, напоминающий «человека, которого сунули в давильный пресс, отжали до блеклой кожуры, а потом набили ватой – складку за складкой, страдание за страданием, пока поруганная плоть не превратилась в бесформенную массу с распухшим лицом и широко раскрытыми глазами».[132]

Что касается Эйми, то она видит в мистере Биге (так зовут карлика, и его имя – это явная ирония над его ростом: слово «big» в переводе с английского «большой») «маленького и сильного человека» с «душой, огромной как мир».[133] Жестокий поступок Ральфа (он подменил зеркало, в которое приходил смотреться мистер Биг, утешавшийся тем, что хотя бы в отражении он видит себя высоким, стройным и красивым, – новое стекло «превращало людей в крохотных и скорченных чудовищ – даже самых высоких, самых прекрасных людей»[134]) противоречит всем законам гуманистической концепции. Говоря словами критика Н.Кочановой, «жалкий нечестивец, какой бы облик не принял, все равно останется жалким нечестивцем. Как не меняй рост, мозг не изменится».[135] По–видимому, Рэй Брэдбери не случайно показывает в финальной сцене подлинный облик Ральфа: отразившись в зеркале, черты этого героя преображаются и становятся похожи на его внутреннее мировоззрение: «Из зеркала на него щурился гадкий и противный маленький урод, не больше двух футов роста, с бледным и вдавленным внутрь лицом».[136]

Подобных героев с настолько ярко выраженным антигуманистическим обликом мы не можем встретить у А.П.Чехова. Нравственное уродство, проникшее во все слои общества и ставшее мишенью молодого Чехова, юмориста и сатирика, не только страшно, но и смешно. Узнать человека, не отличающегося нравственными ценностями и концентрирующего в своем облике те или иные человеческие пороки, легко. К примеру, господин Назарьев из рассказа «Перед свадьбой» выступает в роли жениха и возмущен тем, что родители невесты обсчитали его с приданым. «Уже это обстоятельство выдает заурядность героя, низменность его натуры, – отмечает Э.А.Полоцкая, – ставит под сомнение искренность его жениховского чувства. Это – пошлость поведения».[137] Пошл господин Назарьев и духовно, что ясно видно из его речи, особенно бросающейся в глаза, когда он затрагивает «высокие темы»: «А я, знаете ли, – говорит он невесте, – всю ночь напролет не спал. Зола читал да о вас мечтал. Вы читали Зола? Неужели нет? Ай–я–яй! Да это просто преступление… Шикарно пишет ! Я прочитать дам. Ах! Я такие чувствую чувства, какие вы никогда не чувствовали! Позвольте вас чмокнуть!»[138] Впрочем, все действующие лица этого рассказа, вся его атмосфера, пронизаны пошлостью, духом жизни, абсолютно отличной от общечеловеческих нравственных устоев.

В более же поздних произведениях А.П.Чехова мы наблюдаем не осмеяние человеческих пороков, а, по словам М.Горького, изображение их «бесстрастным острым пером», находя «плесень пошлости даже там, где с первого взгляда, казалось, все устроено очень хорошо, удобно, даже с блеском…»[139]

Такой внешний блеск – четкая литературная речь, светскость, сквозящая в каждом движении, обаяние, блестящий ум, иронический взгляд на вещи – отличает образованного петербуржца Георгия Ивановича Орлова из «Рассказа неизвестного человека». Однако его мировоззрение безнравственно, суждения – трафаретны: «…На любовь я прежде всего смотрю как на потребность моего организма, низменную и враждебную моему духу… Чтобы она была наслаждением, а не мучением, я стараюсь делать ее красивой и обставлять множеством иллюзий. Я не поеду к женщине, если заранее не уверен, что она будет красива, увлекательна, и сам я не поеду к ней, если я не в ударе. И лишь при таких условиях нам удается обмануть друг друга и нам кажется, что мы любим и что мы счастливы.»[140] По сути своей Орлов – именно тот человек, которого Зинаида Федоровна (любящая Орлова женщина) описывает, противопоставляя его «истинной, высокоидейной натуре» Георгия Ивановича: он тот, кто всю жизнь будет писать бумаги, независимо от того, нравится или нет ему это занятие, «подчиняться, поздравлять начальство с Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное, служить порядкам»,[141] против которых восстают многие люди. Эта заурядность и пошлость героя оборачивается для других трагически: по его вине погибает женщина, не сумевшая принять его бездушной морали, по его воле обречена на скитание по приютам и, быть может, на нищенское существование новорожденная девочка, отцом которой он является.