Ш е н Д е ( смеясь и плача). В детстве у нас был журавль со сломанным крылом. Он был ласковый, терпеливо переносил наши шалости, важно шествовал с нами и только кричал, чтоб мы не перегоняли его. Но осенью и весной, когда над деревней тянулись болыиие стаи, он терял покой, и я хорошо понимала его.

Последняя речь Шен Де – лак будто бы тоже отвлечение от диалога, не меньше, чем стихотворные сентенции («В нашей стране не должно быть хмурых вечеров» и пр.). Однако в рассказе о журавле нет Доброго человека, а есть настоящая Шен Де. В нем неотделимо спились мысль и эмоции (« смеясь и плача»), глубина и непосредственность личное переживание и обобщение, воспоминание, обращенность в прошлое и острота восприятия моментов, повествование и диалог.

Эта новая для речей Шен Де форма встречается в этой сцене не один раз, не случайно:

«Ш е н Д е (горячо). Как бы ни свирепствовала нужда, все же есть на свете добрые, отзывчивые люди. Когда я была маленькой, я упала однажды с вязанкой хвороста. Какой-то старик поднял меня и даже дал грошик. Я часто вспоминала об этом. Те, у кого мало еды, охотно делятся с другим. Вероятно, люди рады показать, на что они способны, – но разве не лучшее из того, на что они способны, – доброта? 3лоба – это просто отсутствие способностей.

Здесь снова – воспоминание, рассказ неотделим от чувств и мыслей, рожденных моментом. Речь идет о доброте, но это не абстрактная доброта Доброго человека, а личным опытом подтверждаемые убеждения: доброта – это способность делать что-то полезное, нужное, и не просто способность каких-то людей, а .людей, похожих на Суна. Прошлое и настоящее слито нерасторжимо. Чувство к одному человеку заставляет по-новому видеть других, а воспоминания, мысли о других приводят все к нему же.

Вообще воспоминание, отталкивание от прошлого – обязательный элемент речей настоящей Шен Де, через какую бы маску она ни прорывалась, через маску Доброго человека или через маску Шой Да.

Когда в следующем действии Шен Де под маской Шой Да встречается с Суном и узнает, что он не любит ее, что ему нужна не она, а Добрый человек и Савка, которую можно продать, ее речь, обращенная к Шин после ухода Суна, вычитывается в форму ( но, разумеется, с. совсем иным эмоциональным звучанием) речей о журавле с подбитым крылом и о доброте людей.

Ш о й Д а (кричит) Он не любит! что крушение. Гибель. (Начинает метаться по комнате . потом вдруг останавливается перед Шини обращается к ней.) Шин, вы выросли в сточной канаве, и я тоже. Разве мы легкомысленны. Нет. Разве, когда надо, мы не способны на жестокость? Нет . Времена ужасны, этот город – ад, но мы карабкаемся вверх по гладкой стене. И вдруг кого-нибудь из нас постигает несчастье – любовь. Этого достаточно, все погибло . Но скажите, можно ли вечно быть начеку? Что это за мир?

Там поцелуют, а потом задушат.

Любовный вздох в крик страха переходит.

Ах, почему там коршуны кружат?

Там на свиданье женщина идете.

Маска Шой Да прорвана криком боли и оскорбления: «Он не любит! Это крушение». 3десь, как и в других речах настоящей Шен Де, эмоции неотделимы от мысли, непосредственное чувство - от воспоминаний личный опыт – от обобщений: Ах, почему там коршуны кружат Там на свидание женщина идет! »

Когда-то Гете в статье «Об эпической и драматической поэзии» писал, чтосамым трудным для драматурга является введение в драму рассказа о прошлом, потому что при этом индивидуальность говорящего персонажа не может раскрыться с такой непосредственностью и пластичностью, как это свойственно драматическому диалогу ". Брехт не только сумел ввести в драму рассказ о прошлом без ущерба для живости действия и индивидуализации персонажа, но и воплотил в этой форме самое глубокое и существенное в облике своей героини, а соответственно и самые острые и существенные моменты действия.

Новые процессы в формах повествования, идущие в современном реализме, конечно, не исчерпываются теми, которые я пытался охарактеризовать здесь. Моя цель – обнаружение лишь одной из тенденций глубоких и смелых преобразований формы, что совершаются в произведениях разных жанров и неотделимы от утверждения лишь одной из тенденций глубоких и смелых преобразований формы, что совершенствуются в произведениях разных жанров и неотделимы от утверждения метода социалистического реализма. Новаторские формы речей «эпической» драмы и новые формы повествования – не экспериментаторские начинания отдельного художника или отдельной группы писателей, вызванные к жизни более или менее внешними и преходящими обстоятельствами. В свете ближайших и более далеких традиций они раскрываются как необходимая, потребностям и эпохи порождаемая закономерность поэтики, многообразно проявляются на разных этапах ее развития, в разных национальных литературных, произведениях разных по индивидуальным чертам своего творчества писателей.

Использованная литература:

1. Кургинян М. С. «Человек в литературе ХХ века» – М.: Наука, 1989 г.

2. Брехт Бертольт «О литературе» М., «Худож. Лит.», 1977 г.

3. Брехт Бертольт «О театре» М., 1960 г.