Характерно, что эволюция самого Гумилева в годы 1915—1917 совершалась в сторону, заметно отдалявшую его от «манифестационного» акмеизма. Стихи, писавшиеся в те годы, составили, как уже было сказано, книгу «Костер» (1918). Она интересна, помимо отхода от акмеистических догм, появлением в его творчестве «русской темы», почти неожиданной, если вспомнить слова Блока об «иностранности» поэзии Гумилева.

В том же году состоялся его развод с Анной Ахматовой. Гумилев женился на Анне Николаевне Энгельгардт. Петроградская, заключи­тельная, полоса его жизни оказалась, при всей ее непродолжитель­ности (всего три года), чрезвычайно интенсивной — ив творческом, и в литературно-практическом смысле. Он с головою уходит в лите­ратурную жизнь тех лет.

Деятельность Гумилева в 1918—1921 годах в Петрограде была не только плодотворной, но и разнообразной. Помимо создания много­численных переводов, а также активной работы в издательстве «Все­мирная литература» он выступает с лекциями в самых различных аудиториях — в том числе перед моряками и красноармейцами. Со­хранились свидетельства, что он прочитал (в Институте истории ис­кусств) четыре лекции о Блоке. Отношения между Блоком и Гумилевым, которых разделяли принципиальные расхождения, никогда не были близки­ми, однако в годы совместной работы в издательстве «Всемирная литература» их творческое и человеческое общение было взаимно заинтересованным и невраждебным.

Последней прижизненной книгой, подготовленной Гумилевым, но вышедшей уже после его гибели, был «Огненный столп». Поэт включил в нее не все из своих произведений, написанных в 1918— 1921 годах. Как уже говорилось, стихи об Африке он обособил в однотемной книге «Шатер». Стихи «Шатра», в принципе, мало до­бавляют к нашим представлениям о поэте, но удивительная в своем постоянстве сила любви к экзотическому континенту выразилась здесь во весь размах его зрелого таланта.

«Огненный столп» по праву считается вершинным достижением Гумилева как поэта. Это книга глубоких и в поэтическом отношении совершенных стихов, занимающих высокое и почетное место в ис­тории нашей поэзии.

Каждый поэт приходит к пониманию мира по-своему. У Гумилева такое познание и понимание началось со странных и поначалу непонятных для него самого поисков некоей подлинной — духовной, извечной — родины. При всем обилии впечатлений, которые давали путешествия, и чувстве радости, переполнявшей его сердце, когда он видел новые земли, его в то же время мучило странное беспокой­ство: оно проистекало оттого, что жажда оказывалась постоянно не­утоленной, словно некий рок, трагический и всевластный, гнал и гнал его по планете, не давая остановиться. Самое радостное и счаст­ливое ощущение для Гумилева, ради которого он, кажется, мог бы пожертвовать всем, — это вид удаляющейся гавани, когда полоска воды становится все шире и шире. Его поэтический мир на ред­кость живописен, исполнен экспрессии, воли и жизнелюбия. Путе­шественник по экзотическим странам, он в своей поэзии любил пыш­ное внутреннее и внешнее убранство, не боясь едва ли не «бароч­ной» словесной нарядности, что странным образом, но вполне органично и чисто по-гумилевски сочеталось у него с «классицисти­ческой» строгостью всего внутреннего чертежа стихотворения, с выверенностью, продуманностью и стройностью форм.

Гибель настигла поэта в самом начале его нового и, по-видимо­му, высочайшего поэтического взлета. Он был арестован 3 августа 1921 года по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре и членстве в Петроградской боевой организации, возглавленной В. Н. Таганцевым, и через несколько недель расстрелян. Новейшие исследо­вания показали, что дело ПБО было сфабриковано.

Поэт погиб, поэзия осталась жива. После многих десятилетий насильственного забвения она не только вернулась к своим новым читателям, но и заняла достойное место в истории нашей литерату­ры.

В историко-литературной памяти Гумилев прочно связан с ак­меизмом — поэтической группой, новаторски раздвинувшей возмож­ности поэтического слова, но гораздо важнее, что сегодня мы читаем эти стихи с тем живым волнением и радостью, какие доставляет только подлинное искусство.

[1] На книге К.Бальмонта «Будем как солнце» (М., 1903), пода­ренной Гумилевым М.Д.Поляковой (см. № 8), сохранилась дарствен­ная надпись: « .от искренно преданного друга, соперника Бальмонта, Н. Гумилева», и ниже два стихотворения, исполненные восторжен­ного отношения к Бальмонту:

Гордый Бальмонт для солнца пропел свои песни,

Гармоничнее шелеста ранней травы,

Но безумный не знал, что Вы ярче, прелестней .

Дева Солнца, воспетая мной, — это Вы.

Н. Гумилев