Раскол русской православной церкви в 17 в
Рефераты >> История >> Раскол русской православной церкви в 17 в

Публикуемых памятников вполне достаточно, чтобы составить представление об атмосфере первых лет раскола, мировоззрении и личных качествах его учителей, их чаяниях и стремлениях, проблемах, которые они ставили. Достоинством данного издания являются точные, лаконичные, но информативно емкие комментарии, где переводятся труднопереводимые три века спустя слова и даются необходимые пояснения.

А теперь остановимся на наиболее значительных исследованиях и популярных книгах о расколе и высказываемых в них взглядах и оценках.

В понимании раскола в литературе существуют две основные тенденции. Одни ученые склонны видеть в нем социально-политическое движение в религиозной форме. Другие исследователи усматривают в расколе и старообрядчестве, прежде всего, религиозно-церковное явление. Они не отрицают социально-политических устремлений, но считают их не главными определяющими, а подчиненными в теме раскола.

Основоположенником первой традиции был профессор Казанской духовной академии А.П. Щапов, по своим взглядам близкий к революционерам-демократам. В работе “Земство и раскол” (Соч. Т. 1. СПб., 1906. С. 451-576, см. также другие издания) он пришел к оценке раскола как “могучей, страшной общинной оппозиции податного земства, массы народной против государственного строя – церковного и гражданского”1. Он связывал раскол с крестьянскими восстаниями и положил начало его трактовки как движения социального протеста.

Для своего времени трактовка старообрядчества как народного движения, а не только результата косности и фанатизма, как утверждала тогда официальная церковно-историческая наука, была достаточно нова и интересна. Но, как и многие другие историки революционно-демократического лагеря, Щапов позитивистски отрицал в расколе всякую религиозную проблематику и глубину, что, безусловно, обедняло его концепцию. Взгляды Щапова поддерживали и развивали Н.Я. Аристов, В.В. Андреев, Н.И. Костомаров, В. Фармаковский и другие. Бесстужув-Рюмин также признал ценность труда А.П. Щапова. В дальнейшем понимание раскола в этой традиции стало общепринятым в историографии советского периода.

Характерным примером такого представления может служить оценка раскола в третьем томе “Истории СССР” (М., 1967г. С. 105-106). Автором этого труда был известный специалист по эпохе Пера Великого Н.И. Павленко, но на страницах обобщающего многотомного труда он выражал, конечно, не столько свои взгляды, сколько общепринятую и «высочайше утвержденную» концепцию. “Старообрядчество – сложное движение как по составу участников, так и по существу. Общим лозунгом для всех, кто становился под знамя старообрядчества, был возврат к старине, протест против каких бы то ни было новшеств, Однако, различные социальные группы вкладывали в понятие «старины» неодинаковое содержание”2. Далее утверждается, что "крестьянин и посадский могли быть глухи к заклинаниям фанатика Аввакума, но зато с сочувствием относились к борьбе с строобрядчеством, против дворянского государства . Стрельцы со стариной вольную службу в столице, жизнь, необремененную походами. Широкое участие в торгах и промыслах. А духовенство отождествляло старину с привычным выполнением обрядов, с заученными молитвами"(!). Наконец, бояре-старообрядцы видели в старине "возврат к боярскому самовластию". В итоге делается парадоксальный вывод, что “под лозунгами старообрядства выступали люди, интересы которых были диаметрально противоположны”3.

В этих рассуждениях справедливо только то, что старообрядцы действительно были за старину (это, впрочем, ясно уже из названия), и что в движении раскола участвовали фактически все классы и социальный слой. Но вот ставили ли они приписанные им задачи, отстаивая старую веру? Для крестьянина и посадского человека были гораздо более простые и эффективные способы «борьбы с дворянским государством» (а точнее, с крайностями крепостничества и злоупотреблениями властей, ведь именно крестьянин Иван Сусанин спас царя Михаила, а посадский человек Козьма Минин – российскую государственность). И способы эти известны, начиная с бегства на казачий Дон и кончая Разбоем и бунтами.

М.В. Бушуев в работе "История государства Российского" отмечает, что специфические сословные интересы стрельцов отчетливо были выражены в знаменитых стрелецких бунтах 1682 и 1698 годов4. И хотя «прения о вере» в них действительно имели место, то совсем не потому, что раскол для них был удобной формой протеста, а потому, что многие стрельцы исповедовали старую веру. Он также замечает, что никто из бояр в XVII не стремился к "боярскому самовластию". Что после смуты, к тому же имея перед глазами печальный пример Польши, вряд ли кто из них мечтал об ослаблении власти и децентрализации. Но если все же считать их участие в расколе скрытой оппозицией, Бушуев признает, что это самая проигрышная оппозиция. Ученый высказывает мнение, что представители всех сословий, участвовавших в расколе, сознательно ставили под удар свой социальный статус, действовали не в духе своих классовых и клановых интересов, а часто вопреки им. Он так же говорит о том, что для того, чтобы разглядеть в старообрядческой гари социальный протест, а не апокалиптическое видение «конца света» и _

1 См. А.П. Щапов. Земство и раскол. СПб., 1861 г. С. 406.

2 См. История СССР. М., 1967г. Т. 3.

3 См. История СССР. М., 1967г. Т. 3, с. 106.

4 См. Бушуев В.М. История государства российского. М.: Книжная палата, 1994 г. С. 167.

явления «антихриста», надо вооружиться уж очень своеобразной и очень марксистской «методологией», позволяющей белое видеть черным и наоборот…

В.М. Бушуеву кажется более убедительным и плодотворным подход к расколу, как к религиозному движению, которое в обществе, конечно, не могло не быть «социальным» (как и всякое движение вообще), но при этом не теряло своей религиозной сущности и основы.

Среди историков понимание раскола как религиозно-церковного явления характерно для С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.Е. Голубинского, Н.Ф. Каптерева, В.В. Розанова, Н.А. Бердяева, Протопопа Георгия Флоровского и многих других.

С.М. Соловьеву принадлежит заслуга введения в научный оборот обширных материалов о расколе1. Он создал и запоминающиеся исторические портреты многих участников бурной и напряженной эпохи. Не случайно материалами источника впоследствии широко пользовался известный исторический романист Д. Мордовцев в работе над романом «Великий раскол».

Великий русский историк был первопроходцем в архивных изысканиях, и поэтому многие важные документы по Расколу остались вне поля зрения.

Существенные уточнения многих сюжетов, связанных с Расколом, основанные на собственных архивных изысканиях, принадлежат профессору Московской духовной академии Н.Ф. Каптереву. В результате напряженной исследовательской работы появились две главы монографии ученого – "Сношения иерусалимских патриархов с русским правительством с середины XVI до конца XVIII столетия" (СПб., 1895 г.) и "Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович" (Сергиев Посад, 1909-1912 гг.). Автор этих книг сумел по-новому взглянуть на взаимоотношения светской и церковной власти в расколе, показал трагическое для Русской Церкви по своим последствиям вмешательство восточных архиереев и патриархов в церковно-обрядовую реформу патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. Вопреки официальным взглядам на Раскол как на результат косности и фанатизма «расколоучителей», отступивших от Православия, Каптерев считал, что в разделении Церкви виноваты обе стороны: и сторонники реформы, и ее противники. Не удивительно, что ученый поначалу встретил критику и непонимание коллег. О его полемике с Н.И. Субботиным, публикатором знаменитых "Материалов по истории раскола", рассказывается в очерке А.П. Богданова "Судьба профессора Духовной Академии" (в кн.: Буганов В.И., Богданов А.П. Бунтари и правдоискатели в Русской Православной Церкви. Т. II. М., 1991 г. С.494-516).


Страница: