Около половины третьего колонна Панова вместо того, чтобы идти на площадь прямиком по льду реки, пересекла реку и, по словам А. Бестужева, пошла «ошибкою» по набережной, достигла Зимнего дворца и даже ворвалась во двор царской резиденции. Но там вместо ожидаемых Пановым измайловцев оказался батальон гвардейских сапер, бывших на стороне Николая I. Панов возгласом: «Ребята, это не наше, налево кругом , на Петровскую площадь!» - развернул гренадер и направился к месту сбора восставших войск через Дворцовую площадь. (Ныне исследователи нет – нет да и попрекнут Панова – почему не взял дворец, царскую семью? Ведь в распоряжении мятежного поручика какая сила – увлеченные стихией порыва 900 гренадер! И забывают при этом, что ему могла и не пришла такая мысль, перед ним стояла конкретная цель – согласно плану, он спешил на сборный пункт и другой, корректирующий его действия информацией не располагал).

Около 2 часов 40 минут пополудни гренадеры Панова возле здания Главного штаба столкнулись с Николаем I, его свитой и сопровождавшими их кавалергадрами. На допросе Панов показал: “Встретив кавалерию, нас останавливающую, я выбежал вперед, закричал людям “За мною” и пробился штыками”. Не выказавший желания “учавствовать в рукопашной, схватке Николай I вынужден был пропустить лейб-гренадер. На исходе второго часа дня они присоединились к своим товарищам на площади, расположились на левом фланге московцев со стороны Невы, не проявив по пути на сборный пункт интереса к орудиям гвардейской пешей артиллерии , для захвата которых не требовалось больших усилий.

На этом приток сил к восставшим закончился. Между приходом на площадь первого отряда московцев и последнего отряда лейб-гренадер прошел более четырех часов. В этот промежуток времени к Николаю I подходили новые и новые полки, и вскоре – примерно к двум часам дня – все выходы с площади практически были заблокированы.

Около трех часов подошла вызванная императором артиллерия, но, как оказалось, без боевых зарядов. Срочно послали на Выборгскую сторону за снарядами, начиненными картечью. Три из четырех прибывших орудий выдвинули на угол Адмиралтейского бульвара и Сенатской площади, а одно расположили у Конногвардейского манежа. «Перед вечером мы увидели, - вспоминает декабрист А.П. Беляев, - что против нас появились орудия. Корнилович сказал: «Вот теперь надо идти и взять орудия»; но как никого из вождей не было, то никто и не решился взять на себя двинуть батальоны на пушки и, может быть, начать смертоносную борьбу».

В ожидании подвоза снарядов правительственные войска после неудавшейся попытки великого князя Михаила Павловича вступить в переговоры с восставшими неоднократно предпринимали кавалерийские атаки. «Конногвардейский полк под начальством А.Ф. Орлова, пишет Розен, со своего места хорошо видевший площадь и все, что там происходило, - молодецки пять раз атаковал каре московцев пять раз был отбит штыками и залпами». Эти конные атаки со стороны Адмиралтейства были поддержаны атаками конно-пионеров от английской набережной. Однако и они не имели успеха – ружейная пальба восставших, град камней и поленьев из толпы народа каждый раз останавливали кавалерию. Но то были отдельные эпизоды, происходившие между 3.00 и 3.40 дня. К этому времени восставшие были уже парализованы «безналичием». Историк А.Е. Пресяков пишет: «Настроение было томительное. Терялась начальная спаянность, терялось представление определенной цели, какого-либо задания. Невозможно же было провести восстание на одной отрицательной выдержке. А на ударный почин ни хватало силы, уверенности. Не нашлось инициативы». Впрочем, это лишь повторяет сказанное Розеном, но только с большей долей пессимизма. Оценивая общую картину развития событий, Розен писал, что бывшая на стороне сила «в руках одного начальника, в виду собравшегося тысячами вокруг народа, готового содействовать, могла бы все решить, и тем легче, что при наступательном действии много батальонов пристали бы к возмутившимся… не видать было диктатора, да и помощники его небыли на месте… Было в полном смысле безналичие: без всяких распоряжений – все командовали… и ожидании дружно отбивали атаки, упорно отказываясь сдаваться, и гордо отвергали обещанное помилование».

Основное усилие восставших было направлено на привлечение на свою сторону войск и сосредоточение их на сборном пункте. Дальнейший же план действий был довольно неопределенным, да и не мог быть точным без ясного представления о составе и численности свих сил. Но и в этом случае на их стороне первоначально была инициатива – большое преимущество перед правительством, находившемся в неведении относительно их действий. Однако руководители восстания, как справедливо отмечают исследователи, так и не сумели использовать этот главный козырь и постепенно из стороны нападающей превратились в пассивно обороняющихся, упустив все благоприятные моменты.

Продолжать ждать появления диктатора на площади больше было нельзя. Предложили начальствовать Н. Бестужеву, он, как моряк, отказался. Почти насильно поручили начальствовать Оболенскому, «не как тактику. – свидетельствуют сами декабристы, - как офицеру, известному и любимому солдатами». Произошло это где-то между 3 и 3.30 пополудни. Новоизбранный диктатор предпринял попытки созвать офицеров для совещания, но всякий раз тому препятствовали атаки правительственной кавалерии, вынуждавшие командиров оставаться вместе с солдатами для их отражения.

Около 4 часов, а по удостоверению флигель-адъютанта Н.Д. Дурново, «в пятом часу» были доставлены картечные заряды.

5. «День был сумрачный, - пишет в своих воспоминаниях М. Бестужев, - ветер дул холодный. Солдаты, затянутые в парадную форму с 5 часов утра, стояли на площади, уже более 7 часов. Со всех сторон мы были окружены войсками – без главного начальства, без артиллерии, без кавалерии, словом, лишенные всех моральных и физических опор для поддержания храбрости солдат. Они с необычной энергиею оставались не колебимы и, дрожа от холода, стояли в рядах, как на параде». Это были те мгновения, о которых впоследствии Н. Бестужев проникновенно стоял: «Я стоял… повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободою…» и такое состояние было свойственно не ему одному. Но долго так продолжаться не могло. «Мы были окружены со всех сторон, - продолжает Н. Бестужев. – Бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот, кто в начатом поприще раз остановился, уже побежден на половину. Сверх того, пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте. Атака на нас прекратилась: ура! Солдат становилось реже и слабее. День смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны и батарея артиллерии стала между ними с разверстыми зевами, тускло освещаемыми серым мерцанием сумерек». Но и тогда еще оставалась надежда на счастливый случай. И.И. Пущин, рассчитывая выиграть на выжидании, сказал своим товарищам, что «надобно подождать темноты», а там и другие полки, может быть, перейдут на «нашу сторону». Для надежд были основания. В своих записках декабрист А.П. Беляев пишет, что во время стояния на площади из полков, находившихся на стороне правительства, приходили солдаты и просили держаться до вечера, когда обещали присоединится к восставшим. «Это были посланые от рядовых, заключает он, - которые без офицеров не решались возмутиться без начальников днем, хотя присяга их и тяготила». О том же пишет в своей работе «Четырнадцатое декабря» декабрист И. Д. Якушкин: «Через народ беспрестанно передавались обещания солдат полков Преображенского, Павловского, Семеновского по наступлении ночи присоединиться к войскам, стоявшим на Сенатской площади, а между тем наступил уже вечер, люди перезябли, и с обеих сторон чувствовалась необходимость приступить к решительному действию». Сказанное подтверждается и другими свидетельствами. В частности, в «Прибавлениях к запискам С. П. Трубецкого» утверждается, что во многих полках только ввиду отсутствия офицеров, которые «достаточно пользовались бы доверенностью солдат», последние «не пристали к действовавшим, хотя после и признались, что очень желали присоединиться». Ждали какого – ни будь толчка, способного вывести их из состояния инертности. Видимо, рассчитывая на возможность такого поворота событий, А. Бестужев составил план атаки на правительственные войска, но для его осуществления ждал присоединения хотя бы еще одного полка. Однако опасность ситуации осознавал и Николай I, не дожидаясь наступления полной темноты (были уже густые сумерки), отдал приказ стрелять картечью. Но приказ был исполнен не тотчас: солдаты-артиллеристы не решались стрелять по своим. Командовавший орудием офицер сам приложил фитиль к запалу. До боевых порядков мятежных войск было 100-150 шагов…