Цена реформ Петра I
Рефераты >> История >> Цена реформ Петра I

ЦЕНА РЕФОРМ ПЕТРА I

Оценка преобразований, осуществленных в царствование Петра Великого (1689—1725), была и остается одной из самых сложных проблем отечественной исторической науки. Еще в начале XX в. В. О. Ключевский писал: «Всякий, кто хотел взглянуть сколько-нибудь философским взглядом на наше прошлое, считал требованием ученого приличия высказать свое суждение о деятельности Петра. Часто даже вся филосо­фия нашей истории сводилась к оценке петровской реформы . Реформа Петра становилась центральным пунктом нашей исто­рии, совмещавшим в себе итоги прошлого и задатки буду­щего».

Оформившиеся в 30—40-е гг. XIX в. два различных подхода к оценке петровских реформ и отечественной истории в целом обычно связывают с традициями славянофильства, отстаивав­шего мысль об особом пути развития России, и западничества, основанного на идеях общественного прогресса, закономерности которого одинаковы для всех народов (по край­ней мере, в рамках христианской цивилизации). Противо­поставление западнических и славянофильских общественных идеалов очень схематично; на самом деле внутри каждого из этих течений существовали весьма различные трактовки фило­софских и социальных проблем, причем некоторые мысли­тели, причисляемые к разным (на первый взгляд противостоявшим друг другу) группам, сходились во многих своих суждениях.

Тем не менее, с известной долей упрощения можно утверж­дать, что славянофилы воспринимали преобразования Петра I как искусственное вмешательство государственной власти в ход общественного развития, как насильственное перенесение на русскую почву чужеродных идей, обычаев и установлений; западники же исходили из того, что Петр затеял и осуществил полезное для страны дело, ускорив ее развитие и ликвидировав (или уменьшив) «отставание» России от Европы. Понят­но, что в крайних своих выражениях и западническая кон­цепция «прогрессивности» петровских реформ, и славяно­фильская теория «искусственного разрыва» в развитии страны грешат преувеличениями.

Абсолютизация любого научного суждения, признание его единственно правильным препятствует изучению и пониманию исторической действительности. Но из этого вовсе не следует, что нужно вовсе отвергнуть и славянофильскую, и запад­ническую оценку того, что произошло в России в конце XVII — начале ХУ1Й в. Просто необходимо помнить о неод­нозначности проявившихся тогда тенденций духовного, поли­тического и социального развития общества, о сложных взаимосвязях этих тенденций с предшествующей и последую­щей эпохами.

Мнение о том, что Петр привнес в русскую общест­венную жизнь не свойственные ей ранее черты, создал принци­пиально новый государственный аппарат и впервые приобщил русских к достижениям западной цивилизации,— это расхожее мнение сильно упрощает проблему и основано на произволь­ных, далеких от фактов оценках допетровского времени. Очень многие из тех черт общественных отношений, куль­туры и быта, которые стали особенно заметны в эпоху преобра­зований, были известны в России и прежде.

Политические и социальные неурядицы начала XVII в. силь­но подорвали уверенность подданных московских царей в непогрешимости отечественного государственного устройства. Пренебрежительно-высокомерное или опасливо-настороженное отношение ко всему чужеземному и нетрадиционному продол­жало существовать, но уже не было ни всеобщим, ни безуслов­ным. По-прежнему сильна была тяга к «старине»; так, изме­ной обычаю объяснял несчастья, постигшие Русскую землю в Смутное время, дьяк Иван Тимофеев, автор написанного при царе Михаиле исторического повествования под названием «Временник». Однако уже в царствование первого Романова намечается и другая тенденция: не отказываясь от традицион­ных способов устроения общества и государства, перенимать отдельные западные достижения. По словам В. О. Ключевского, в XVII в. «правительство стало обращаться к иноземцам для удовлетворения наиболее насущных материальных своих потребностей, касавшихся обо­роны страны, военного дела, в чем особенно больно чувство­валась отсталость»73. То же стремление было присуще и Петру, для которого обращение к западному опыту стало средством решения вполне практических вопросов военного строительст­ва, снабжения армии, строительства флота.

Использование иностранцев на военной службе было' не редкостью даже в XVI. в., когда, например, чужеземцам пору­чали пушкарское дело. В XVII в. подобная практика расши­рилась. Уже около 1630 г. служившие, царю Михаилу инозем­ные полковники Лесли и Фандам занимались вербовкой солдат в Европе. В 1632 г., когда шла Смоленская война с Польшей, в русской армии было шесть пехотных полков иноземного строя. В 1647 г. был отпечатан составленный по западным образцам воинский устав («Учение и хитрость ратного строения пехотных людей»). Голландские мастера организовывали в Москве пушечный завод, а позднее участвовали в строитель­стве первого русского военного корабля «Орел» (1669; в 1670 г. был сожжен казаками Степана Разина).

Как видим, и мысль о строительстве русского флота возникла еще до Петра; точно так же еще при Алексее Михайловиче (1645—1676) была вполне осознана стратеги­ческая и хозяйственная значимость балтийских берегов и гава­ней. В 1662 г. русская дипломатия пыталась (правда, безуспеш­но) договориться с властями Курляндского герцогства о размещении в его портах русских военных кораблей,

Русь не жила в изоляции от европейских воздействий даже во времена монголо-татарского владычества; затруд­ненные в ту эпоху связи, прежде всего с Византией, не прерывались. После Флорентийской унии и турецкого завоевания Константинополя (1439 и 1453; см. главу 6) активно развивались отношения и с другими европейскими странами, уже не только иноязычными, но и чужеверными. При Иване IV близ городских стен Москвы возникла Немецкая слобода (немцами на Руси обычно называли и англичан, и голландцев, а иногда всех иностранцев вообще). Создание специального, относительно изолированного поселения для выходцев из Евро­пы свидетельствовало и о заинтересованности русского прави­тельства в развитии связей с Западом, и о настороженном отношении к «латинянам» и «Люротам» (т. е. католикам, исполь­зующим латинский язык в богослужении, и протестантам, в ко­торых русские, не вдаваясь в тонкости европейской Рефор­мации, видели последователей немецкого преобразователя Церкви Мартина Лютера).

Антипольские и вообще националистические настроения, весьма распространенные в первой половине XVII в., ко­нечно, ограничивали возможности полноценного культурного диалога с Западом, но диалог этот все же продолжался.При Михаиле Федоровиче иностранцам вновь запретили сво­бодно селиться в Москве и строить свои "храмы в пределах городских стен (1643); ранее возведенные кирки (так русские называли протестантские церкви, от нем. «die Kirsch») велено было снести. Опять возникла Немецкая слобода на реке Яузе — та самая, где любил бывать молодой Петр.

Двойственное отношение к западному опыту в XVII в. осо­бенно заметно проявлялось в сфере культуры и образования. Несмотря на сдержанное восприятие Церковью западной уче­ности, в Московском государстве переводили и печатали книги европейских авторов. В начале царствования Алексея Михай­ловича из польских владений были выписаны ученые западно­русские православные монахи Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий; в их задачу входил полный перевод Библии с греческого на церковнославянский. Славинецкий и другие монахи переводили также различные энциклопедические сборники и ученые трактаты; вызывавшие интерес образованных москвичей.


Страница: