3. Чем больше у местных правительств ресур­сов, тем больше возможностей они имеют для то­го, чтобы поддерживать инфраструктуру и соци­ально-культурную сферу (что помогает выигры вать голоса избирателей на выборах), включая поддержание санитарного состояния и обеспече­ние безопасности на китайских рынках (что сни­жает потенциал социально-экономических со­ставляющих межэтнической напряженности). Дополнительно к этому, поскольку местным пра­вительствам приходиться использовать средства местных бюджетов для латания дыр в финансиро­вании федеральных служб при несвоевременном поступлении платежей из федерального центра (включая зарплату военнослужащих), средства, полученные на месте и связанные с деятельнос­тью торговцев и бизнесменов из КНР, увеличива­ют способность местных властей влиять на дея­тельность силовых структур.

4. Поток средств в результате приграничного взаимодействия создает заинтересованность у го­сударственных служащих в извлечении личной выгоды посредством нелегальной приватизации или обналичивания в свою пользу части этого по­тока средств, или же посредством манипулирова­ния принимающими законы и постановления по­литическими институтами для создания легаль­ных форм присвоения общественных средств в виде "исключений" из законов. Потенциал извле­каемых из коррупции выгод наиболее высок у по­граничников, сотрудников таможенной и иммиг­рационной служб, направленных на работу на ки­тайские рынки сотрудников милиции, а также у чиновников, контролирующих выдачу лицензий, сбор налогов, установление правил торговли и бизнеса и выдачу разрешений.

Таким образом, приграничная экономическая деятельность в Приморье увеличивает местную налоговую базу, помогает экономически поддер­живать местное население и дает возможность политическим и деловым элитам получать выгоды от приватизации части образующихся в результате ее доходов. Отсюда можно сделать вывод о том, какой эффект будут иметь политическая и эконо­мическая заинтересованность в ограничении мотиваций для антикитайской мобилизации в крае и на ДВ. При наилучшем сценарии, принимая в рас­чет экономические трудности сегодняшней России, и в частности Приморья, доходы от приграничной экономической деятельности будут достаточно высоки и вызовут большую заинтересованность (как у основной массы населения, так и у элит) в создании условий для китайских торговцев и предпринимателей в местные экономику и обще­ство.

По другому (и более вероятному) сценарию, однако, основная масса населения не воспринима­ет выгоды от приграничной экономической дея­тельности как существенные, при этом считая ки­тайскую миграцию в целом геополитической уг­розой. По такому сценарию политические элиты, принимая во внимание взгляды и настроения по тенциальных избирателей, будут заинтересованы в принятии мер, ограничивающих миграцию и экономическую деятельность китайских граждан на своей территории.

При этом произойдет расслоение интересов политических элит. Представители элиты с ма­лыми возможностями для извлечения выгод от приграничной экономической деятельности ки­тайских граждан будут иметь наиболее высокую заинтересованность в принятии (с опорой на си­ловые структуры) антимиграционных мер. Пред­ставители элиты с большими возможностями для извлечения выгод от приграничной экономичес­кой деятельности китайских граждан окажутся перед дилеммой: что выгоднее, занять сильную антимигрантскую позицию в резонансе с общест­венным мнением и таким образом максимизиро­вать политическую отдачу (то есть быстро на­брать много политических очков) или продолжать поддерживать приграничную экономическую дея­тельность (а, следовательно, и миграцию), чтобы не потерять важный источник доходов? Что каса­ется общественного мнения, то один из главных вопросов состоит в том, будет ли зависеть отно­шение (или "аттитюды") населения к китайским мигрантам от того, как люди оценивают масшта­бы китайской миграции и усматривают ли они связь между политической безопасностью и эко­номической выгодой.

Одним из рациональных решений дилеммы миграции для представителей элит является стра­тегия балансирования между, с одной стороны, символическими публичными заявлениями, где можно "подыграть" геополитическим опасениям этнических славян, и, с другой, - принятием кон­кретных мер для ограничения деятельности по­тенциальных катализаторов этнополитической мобилизации (например, "Русское национальное единство") и для улучшения условий для китай­ских инвесторов и деловых людей.

Другим рациональным решением дилеммы бу­дет "ограниченный активизм", то есть усиление контроля за въездом, передвижением, регистра­цией проживания и регулирование торговой дея­тельности китайских мигрантов. Видимо, целесо­образно не прибегать к более жестким мерам, та­ким как квоты на количество виз или поощрение депортации. Однако при падении (особенно рез­ком) уровня получаемой элитами экономической выгоды, стратегии балансирования и "ограничен­ного активизма" с высокой степенью вероятнос­ти могут быстро дегенерировать в стратегию ан­тикитайской мобилизации, поскольку интерес политических лидеров к сдерживанию этничес­кой мобилизации понизится, а интерес к полити­зации миграции и этнических различий возрас­тет.

Такая логика мотиваций подсказывает, что коррупция хотя и может служить фактором, сдерживающим этнополитическую мобилизацию в краткосрочной перспективе, может также вы­ступить в более длительной перспективе как один из факторов резкой и неожиданной дестабилиза­ции межэтнических отношений в Приморье и на РДВ. Если это так, то районы и города Примор­ского края с уровнем присутствия этнических групп из КНР (в основном этнических китайцев и корейцев) выше среднего (например, Уссурийск), с течением времени будут сопряжены с большей степенью риска возрастания формальной и не­формальной антикитайской мобилизации.

Таким образом, для определения уровня эко­номической заинтересованности в сдерживании или поощрении этнополитической мобилизации в Приморье приобретает важность оценка мас­штабов доходов, которые могут быть потенци­ально приватизированы государственными слу­жащими в крае. Во-первых, следует отметить, что изучающие постсоветскую Россию экономи­сты в целом соглашаются, что коррупция и олигархизм достигли болезненно высокого уровня. Более того, по определению профессора эко­номики из университета штата Вашингтон Дж. Торнтон, коррупция и олигархизм в постсо­ветской России эволюционировали в так называ­емые "институциональные ловушки", то есть превратились в "стабильные институциональные нормы, накладывающие на экономику бремя вы­сокой стоимости трансакций" и "могут доминиро­вать над другими институциональными правилами.

Экономика попадает в такие ловушки, когда лица, принимающие политические решения, оказываются способными заблокировать или исковеркать изменения в правилах игры, в которых они видят угрозу уменьшения своих "прав контроля", что в целом соответствует ситуации в Приморье. Политическая неопределенность при этом уменьшает временной горизонт приниемых решений (снижая заинтересованность в долгосрочном планировании) и выражается в росте заинтересованности в коррупции. Во-вторых, ряд исследовании показал, что матери­альные интересы имеют большее влияние, чем символические интересы, на различия в полити­ческих ориентациях элит.