Сократ доказывает, что любовь к прекрасно­му — это любовь к своему благу, любовь к вечному обла­данию этим благом, любовь к бессмертию. Но люди смертны. Та доля бессмертия, которую дали людям бессмертные боги,— способность к творчеству (а это «все, что вызывает переход из небытия в бытие»), к рождению («рождение — это та доля бессмертия и веч­ности, которая отпущена смертному существу»). Однако стремление к прекрасному имеет и более высший смысл. Это стремление к идеальному, небесно­му, точнее говоря, занебесному миру. Обыватель любит прекрасные вещи, прекрасные тела. Но философ любит прекрасное само по себе. Оно чисто, прозрачно, беспримесно, не обре­менено человеческой плотью, красками и всяким брен­ным взором, оно божественно и единообразно. Увидев хоть раз такое прекрасное, человек не может уже жить прежней жалкой жизнью. Такой человек родит уже не призраки добродетели, а саму добродетель, не призра­ки истины, а саму истину . Так, рассказывает Сократ, сказала мне мудрая Диотима, «и я ей верю. А, веря ей, я пытаюсь уверить и других, что в стремлении чело­веческой природы к такому уделу у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот.

Образ Эрота в философской системе идеалиста Платона. За всеми видами любви: к родителям, к детям, к женщине, к мужчине, к отечеству, к труду, к поэти­ческому и правовому творчеству и т. д. и т. п. должна стоять высшая любовь — любовь к миру вечных и неиз­менных идей, к высшему миру добра как такового, красоты как таковой, истины как таковой. (Это и есть то, что обычно называют «платонической любовью», неверно понимая под этим несексуальную любовь муж­чины и женщины. Такой любви быть не может, а если и возникают такие отношения между ними, то это не любовь, а дружба.)

Все же в Древней Греции (и позднее в Риме) любовь ценилась высоко. В «Пире» содержится подлинное прославление любви. Более того, там говорится и о ее положительном нравственном содержании. «Ведь тому, чем надлежит руководствоваться людям, желающим прожить свою жизнь безупречно, никакая родня, никакие почести, никакое богатство, да и вообще ничто на свете не научит их лучше, чем любовь».

Тема любви в философской культуре Нового Времени

В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обста­новке общего острого интереса ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля церкви. «Любовь» возвратила себе статус жизненной философской категории, который она имела в антично­сти у Эмпедокла и Платона и который был в средние века заменен на статус религиозно-христианский. Но религиозный оттенок любовного чувства не исчез сов­сем, и в этом сыграло свою роль то, что возрожден­ный во Флорентийской академии XV в. неоплатонизм изначально был проникнут настроением благочестия. Но ренессансное миросозерцание упорно стремилось осво­бодиться от гнета церкви, и в давнем противопостав­лении любви «земной» и любви «небесной» земная гром­ко заявила о своих правах, отстаивая их со все боль­шей решительностью.

В философских построениях флорентийского неопла­тоника XV в. Марсилио Фичино, не отличавшегося ни отменным здоровьем, ни буйством темперамента, все-таки поставлены в центр мировоззрения не боже­ственные сюжеты, но человек, который полон сил и в гармоничном мироустройстве соединен со всеми про­чими частями космоса могучими связями любви. М. Фичино указывает на три основных вида любви, которым присуще значительное внутреннее различие: любовь равных существ к равным, низших к высшим и высших к низшим. В третьем случае любовь выража­ется в умиленном опекунстве, во втором — в благодар­ном почитании, а в первом составляет основу всепроникающего гуманизма.

Но наивысшего пафоса ренессансное пред­ставление о сущности и значении любви достигло, по­жалуй, в философском учении Джордано Бруно (1548— 1600). В диалоге Бруно «О героическом энтузиазме» лю­бовь предстает как отличная в принципе от «нераци­онального порыва, стремления к чему-то звериному и неразумному», героическая, огненная страсть, окрыляю­щая человека в его борьбе и стремлении к познанию великих тайн природы, укрепляющая его в презрении к страданиям и страху смерти, зовущая на подвиги и сулящая восторг единения с могучей, неисчерпаемой и бесконечной Природой. «Любовь — это все, и она воз­действует на все, и о ней можно говорить все, ей можно и все приписывать». Под пером Джордано Бруно любовь превращается во всепроникающую кос­мическую силу, которая делает человека непобедимым. Человеком овладевает горячее желание быть причаст­ным к божественной, в смысле ее величия, Природе, то есть пребывать в интеллектуальной «любви к Богу (amor dei intellectualis)».

В XVII в. подули новые ветра . В антитезе к унасле­дованному от времен Реформации и Контрреформации и на заре Нового времени далеко еще не исчезнув­шему мистическому пониманию любви как религиоз­ного или религией окрашенного чувства складываются совсем иные концепции. Рене Декарт в трактате «Стра­сти души» (1649) утверждает, что «любовь есть волне­ние души, вызванное движением «духов», которое по­буждает душу добровольно соединиться с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение, вызванное «духами» и побуждающее душу к отделению от предметов, представляющихся ей вредны­ми».

Апогей гуманистического толкования любви и ее роли в жизни человечества в периоды немецкого Про­свещения и литературного движения «Буря и натиск» был достигнут в творчестве Иоганна Вольфганга Гёте. Любовь чувственная и трагическая, возвышенная и на­думанная, искренняя и недоверчивая, прекраснодушная и легкомысленная — все эти и другие ее оттенки и изгибы живописует поэт, демонстрируя неисчерпаемую палитру состояний человеческих душ в разные эпохи, у разных народов и в разных жизненных коллизиях, в широчайшем диапазоне времени и пространства (на­пример, «Книга любви» в лирическом «Западно-восточ­ном диване», «Трилогия страсти»). Любовь формирует личность, окрыляет ее и вселяет в нее мужество, де­лая ее способной идти наперекор всему, даже собст­венной жизни (роман «Страдания молодого Вертера»), бросая вызов ханжеству и предрассудкам (роман «Из­бирательное сродство»), губит в своей роковой судьбе (драма «Мария Стюарт»), но и спасает и очищает (трагедия «Фауст»).

Любовь как способ существования человека.

Со­гласно Ницше, любовь всегда эгоистична, альтруизм не­возможен, его соучастие в любви противоестественно. В этом смысле любовь и мораль исключают друг дру­га, любовь оказывается «по ту сторону добра и зла». Если одухотворенность и возможна в любви, то это лишь одухотворенность чувственности в смысле ее ост­рой осознанности, «пронзительности». Так как любовь есть способ самоутверждения Воли, то она проявляет себя не только как любовь к существу противопо­ложного пола, но и как любовь к жизни вообще и лю­бовь к власти особенно. Но эти два последние измере­ния присутствуют и в половой любви как стремление к преодолению налично существующего, как желание победить партнера в любви, сломать его и подчинить себе. Преодолеть существующее — значит преодолеть и свое прежнее существование: любовь способству­ет жизненному творчеству, но также и отрицанию уже существующей жизни, так что она оказывается преамбу­лой смерти, вводит на ее порог.