Особенно импонирует Алексею Камилл Фламмарион, знаменитый французский астроном и вместе с тем беллет­рист, романами которого — «Стелла» и «Урания» — зачиты­вался гимназист.

Для Алексея, который в 1909 г. написал сочинение «Ате­изм. Его происхождение и влияние на науку и жизнь», важно, что Фламмарион, «будучи самым серьезным ученым, в то же время верующий в Бога», с уважением относится к христиан­ству. Уже в этих словах гимназиста заложен один из главных жизненных и мировоззренческих принципов Лосева о целост­ном восприятии мира через единство веры и знания-

Вне философии юноша не мыслит жизни. Он твердо уве­рен в том, что «философия есть жизнь», а «жизнь есть филосо­фия». «Есть, — пишет он, — единое знание, единый нераз­дельный дух человеческий. Ему служите!». «Вы хотите быть философом? Для этого надо быть человеком» (там же, выделе­но Лосевым). Перед нами семена будущего целостного взгля­да на мир и его освоение. Здесь же вполне осознанная целеу­стремленность к познанию истины, вечное ее искание, ибо претензия на обладание истиной «есть смерть» . Тут же спор с Достоевским, ибо «не красота спасет мир, а добро».

Размышления о любви студента Лосева тоже утверждают «взаимную принадлежность» двух душ к «вселенскому всее­динству» , а стремление к любви тоже понима­ется как «стремление к утраченному единству», являясь кос­мическим процессом . «Зерно любви» «в своем динамическом аспекте есть порыв к единству, побеждающе­му смерть, неведение и несчастье», «узревший тайну любви в идее всеединства знает, что такое он, человек, и куда он идет» . «Человеческая душа тоскует по своей небес­ной родине, но она в путах зла. Отсюда любовь на земле есть подвиг» . «Абсолютное счастье есть вечная жизнь и радость о Духе Святе» . Вера в единого Творца приводит к мысли, что «Ипостасный Бог, являющий своим ипостасным единством идею всеединой вселенной», есть «предвечный образ единения душ» ,

Наиболее четко и выразительно представлена идея всее­динства в юношеской работе Лосева под названием «Высший синтез как счастье и ведение», которая была написана нака­нуне отъезда в Москву перед поступлением в Московский университет в 1911 г.

Он задумал это сочинение в 15 главах как некую программу для будущей творческой жизни. Правда, автор установил только основные тезисы, написал частично главу «Религия и наука», собрал к ней подготовительные материалы и заметки. Особенно дорога оказалась для юного (как и для зрелого) Ло­сева идея единения науки и религии, веры и знания. Ведь знать можно только тогда, когда веруешь, что объект знания действительно существует, а верить можно, если знаешь, во что надо верить. Одно из любимых изречений А. Ф. — слова апостола Павла «верою познаем».

Основной тезис юного философа был высказан вполне четко. Высший синтез — это синтез религии, философии, науки, искусства и нравственности, т. е. всего, что образует духовную жизнь человека.

Этот высший синтез, очевидно, нашел опору в теории все­единства Вл. Соловьева, которого Лосев считал своим первым учителем наряду с Платоном, учителем в жизненном, а не аб­страктном понимании идей и виртуозной диалектике.

Философские размышления молодого Лосева (а ими за­полнены его дневниковые записи) все тяготеют к самой ран­ней его теоретической работе, которая вполне созвучна и его будущей творческой и жизненной позиции.

Однако здесь нам необходимо сделать некоторые уточне­ния, которые смогут связать русского философа с классичес­кой традицией. Наш читатель тем самым до некоторой степе­ни получит объяснение, почему А. Ф. Лосев опирался в своих трудах на опыт античной философии, без которой не могли обойтись ни восточные Отцы церкви православной Византии (а они были мастерами диалектики, не уступая в этом неопла­тоникам), ни западная средневековая схоластическая наука, ни эпоха Возрождения в лице кардинала Николая Кузанского, ни Шеллинг, ни Гегель. В связи с этим думаю, что не следует ограничиваться при изучении работ А. Ф. Лосева ссылкой только на теорию всеединства Вл. Соловьева.

Конечно, Вл. Соловьев был, по признанию самого А. Ф., его первым учителем, и теория всеединства объединяет Лосе­ва и Вл. Соловьева. Однако всеединство немыслимо без цело­го или целостности, а эта последняя опять-таки свои истоки имеет в античной философии, которая Лосевым, готовившим свои книги 20-х годов, была глубоко изучена в подлинниках. Ему особенно импонировала в этом плане теория Аристотеля об общности (синтез единичного и общего), которая есть не что иное, как идея, эйдос или смысл любой вещи, организую­щей ее целостность.

И вот тут-то Лосев выявляет и развивает в связи с идеей целостности теорию организма и механизма, намеченную в философии Аристотеля. В формулировке Лосева эта теория, обдумывавшаяся Аристотелем трудно и разбросанно, звучит достаточно ясно. Целостность вещи как организма гибнет с удалением из нее хотя бы одной существенной ее части, в то время как целостность механизма сохраняется, несмотря на удаление отдельных частей и на их замену. Это замечательное учение о целостном организме проходит через все творчество А. Ф., и раннее, и самое позднее. По Аристотелю, таким орга­низмом является всякая отдельная вещь, всякое отдельное живое существо, всякая эпоха и, наконец, космос тоже в целом есть организм. Организм, таким образом, по Аристотелю, есть «такая целостность вещи, когда имеется одна или несколько таких частей, в которых целостность присутствует субстанци­ально».

У Аристотеля это продуманная философом теория, та ло­гическая структура, которая необходима, чтобы отличать ор­ганизм от механизма, а вовсе не обычное для древних пред­ставление о всеобщем одушевлении мира.

Более того, свою логическую структуру организма Аристо­тель выразил по своей терминологии в учении о «четырех при­чинах», которые Лосев именует, опять-таки разъясняя, интер­претируя и развивая, «четырехпринципной структурой всякой вещи как организма».

Основой такой структуры является эйдос, или идея, смысл, сущность вещи; далее материя, которая есть не что иное, как возможность жизненного воплощения идеи; затем причина развития данного организма, заключающая в себе самопроиз­вольное движение, и, наконец, результат или цель самодвижущегося развития. Этот аристотелевский так называемый четы­рехступенчатый принцип целостной структуры любой вещи как организма в дальнейшем вошел и в неоплатоническую систему, где делался особенный упор на единое, объединяю­щее в одно целое каждую его часть. Недаром Лосев выделил у Прокла в его учении о едином, т. н, генологии, двенадцать типов единого, в конце концов все многообразие мира возводи­лось у неоплатоников к высшему безымянному абсолюту, к Единому, создающему целостность космического организма.

Лосев был глубоким знатоком платоно-аристотелевского синтеза в неоплатонизме, последней философской школе античности (III—V вв.). Думается, что не без воздействия тон­чайшей диалектики неоплатоников, которых Лосев изучал, комментировал, интерпретировал, переводил в течение всей своей долгой жизни, развивалось и укреплялось собственное учение Лосева о целостности любой вещи и даже любой эпохи, которую он готов был рассмотреть «как живой, единый организм, как живое тело истории».