Итак, объединяя все вместе, Юнг считает, что фантазию следует понимать и каузально, и финально. Для каузального объяснения она есть такой симптом физио-логического или личного состояния, который является результатом предшествующих событий. Для финального же объяснения, фантазия есть символ, который пытается обозначить или ухватить с помощью имеющегося материала определенную цель или, вернее, некоторую будущую линию психологического развития. Так как активная фантазия составляет главный признак художественной деятельности духа, то художник есть не только изобразитель, но творец и, следовательно, воспитатель, ибо его творения имеют ценность символов, предначертывающих линии будущею развития. Более ограниченное или более общее социальное значение символов зависит от более ограниченно, или более общей жизнеспособности творческой ин­дивидуальности. Чем ненормальнее, т. е. чем нежизнеспособнее индивидуальность, тем ограниченнее соци-альное значение созданных ею символов, хотя бы эти символы и имели для данной индивидуальности абсолютное значение.

Оспаривать существование скрытого смысла фанта­зии можно только тому, кто полагает, что естествен­ный процесс вообще лишен удовлетворительного смыс­ла. Между тем естествознание уже выделило смысл естественного процесса в форме законов природы. При­знано, что законы природы суть человеческие гипоте­зы, установленные для объяснения естественного про­цесса. Но, поскольку удостоверено, что установленный закон согласуется с объективным процессом, постольку мы имеем право говорить о смысле совершающегося в природе. И поскольку нам удается установить закономерность фантазий, постольку мы имеем право гово­рить и об их смысле. Однако найденный смысл лишь тогда удовлетворителен, или, другими словами, установленная закономерность лишь тогда заслуживает этого имени, когда она адекватно передает сущность фантазии. Есть закономерность при естественном про­цессе и закономерность самого естественного процесса. Это закономерно, например, что человек видит снови­денья, когда спит, однако это не такая закономерность, которая высказывает нечто о сущности сновидений. Это простое условие сновидения. Установление физиологического источника фантазии есть лишь простое условие ее существования, а отнюдь не закон ее сущ­ности. Закон фантазии, как психологического феноме­на, может быть только психологическим законом.

Мы подходим теперь ко второму пункту объяснения понятия фантазии, а именно к понятию воображающей деятельности. Фантазия, как воображающая деятельность, писал Юнг, есть просто непосредственное выражение психической жизнедеятельности, психической энергии, которая дается сознанию не иначе, как в форме образов или содержаний, подобно тому, как и физическая энергия проявляется не иначе, как в форме физическогo состояния, физическим путем раздража­ющего органы чувств. Подобно тому как всякое физи­ческое состояние с энергетической точки зрения есть не что иное, как система сил, точно так же и психиче­ское содержание с энергетической точки зрения есть не что иное, как являющаяся сознанию система сил. По­этому с этой точки зрения можно сказать, что фанта­зия в качестве фантазмы есть не что иное, как опреде­ленная сумма либидо, которая никогда не может явиться сознанию иначе, как именно в форме образа. Фантазма есть idee-force. Фантазирование, как вообра­жающая деятельность, тождественно с течением процесса психической энергии.

У современного человека, утратившего ре­лигиозно-мифологические «замес-тители» ар­хетипов, вторжения бессознательного ведут и к психозам, и ко всякого рода лже­пророчествам. Прорвавшись в сознание со всею силой, архетип властно предписывает инициативу, как действовать, мыслить, чув­ствовать. Поскольку опыт архетипа нуминозен, то он воспринимается как нечто абсолют­но значимое. Происходит «инфляция созна­ния» сначала у всяких «вождей», становя­щихся медиумами до - или сверхчеловече­ских сил. Их лжепророчество захватывает массы, у которых те же архетипы уже пребывают в активированном состоянии. Факельные шествия и парады, коллективный экстаз идолопоклонства ведут к удушению индивидуального, к моральной дегенерации общества. Ведь мораль связана с выбором, с ответственностью индивида. Чем больше власть охваченных коллективным безумием толп, тем сильнее государственное давление на всех критически мыслящих, тем больше заявляют о себе всеобщее усреднение, амо­ральность, глупость.

Правда у «вождей» этих толп в сознание вошли те же архетипы, что «расширяют» сознание гениального художника, ученого, поэта или пророка. «Черная благодать бесно­ватости» какого-нибудь фюрера и высшие достижения человеческого творчества обязаны своим происхождением одному и тому же ис­точнику. Все различие в том, что у подлин­ного пророка сознание не поглощается без остатка архетипическим образом, а, напротив, символически его перерабатывает. Лжепророк отождествляет свое сознание с архетипом, отсюда - «инфляция» его сознания и морали, он превращается в марионетку бессознательных сил.

Юнг вовсе не был сторонником рас­творения разума в «расовой душе» и весьма критически относился к фашизму; обвинения его в том, что он был чуть ли не нацис­том, переписываемые иными нашими авторами у фрейдистов, лишены всякого основания. Но остается тот факт, что Юнг не может различать по содержанию пророчество и одер­жимость бесами, творчество великого худож­ника и мистические судороги духа, истинную и ложную философскую доктрину.

«Я психиатр, а это предполагает профессиональную предвзятость по отношению к любым психическим проявлениям. Вследствие этого я должен предупредить читателя: трагикомедия среднего человека, холодная и темная сторона жизни, скука и серость духовного нигилизма в целом служат мне хлебом насущным .

«Улисс» поворачивается ко мне спиной. Он не сговорчив, он предпочитает идти в вечность, насвистывая под нос свой бесконечный мотивчик, - мотивчик, знакомый мне до слез . Но это не просто одна сторона вопроса - это симптоматика! Здесь все знакомо . Даже для адвоката не составит трудности провести аналогии между «Улиссом» и ментальностью щизофреника. Аналогия, напротив, настолько подозрительна, что нетерпеливый читатель тут же отбросит книгу в сторону, поставив диагноз: «шизофрения». Для психолога аналогия, безусловно, поразительна, однако он не сможет не отметить тот факт, что отличительная особенность композиций больного человека здесь отсутствует напрочь . Но у психиатра не хватает критериев для оценки подобной личности. То, что кажется психическим нарушением, может оказаться разновидностью психического здоровья, неподдающейся обычному пониманию; это может также оказаться маскировкой более высокой степени развития мышления .» (3).

Как ученый, Юнг оставил след в несколь­ких разделах психологии, велика его роль в разви­тии не только психоанализа, но и психо­терапии в целом. Гипотеза о коллективном бессознательном Юнга остается в рамках науки, она не подтверждена, но пока что и не опро­вергнута окончательно. Человеческая психи­ка - не «чистая доска», и в задачи психолога вполне может входить изучение априорных предпосылок опыта, которые бессознательны. В каком соотношении находятся унаследо­ванные генетически образы поведения, вос­приятия, речи и наследуемые посредством культурно-исторической памяти - это вопрос, к которому и сегодня с различных сторон подходят этологи, лингвисты, психологи, этнографы и исто­рики.