Обращаясь к истории возникновения государства и полити­ческих институтов, Спенсер утверждал, что первоначальная политическая дифференциация возникает из семейной дифференциации, — когда мужчины становятся властвующим классом по отношению к женщинам. Одновременно происходит диффе­ренциация и в классе мужчин (домашнее рабство), которая приводит к политической дифференциации по мере возраста­ния числа обращенных в рабством зависимых лиц в результате военных захватов и увода в плев. С образованием класса рабов-военнопленных я начинается «политическое разделение (диф­ференциация) между правящими структурами и структурами подвластными, которое продолжает идти через все более высо­кие формы социальной эволюции».

Военизированное общество достигает «полного кооперативно­го действия» (работа всей невоюющей части населения на нужды воюющей, сплочение всего агрегата с подчинением ему жизни, свободы и собственности составляющих его единиц). Это единение и сплочение невозможны без посредничества власти, без особой, иерархизированной системы централизации управ­ления, распространяемой на все сферы общественной деятель­ности. Статус иерархизированной подчиненности — самая при­мечательная черта военного правления: начиная от деспота и кончая рабом, все являются господами стоящих ниже и подчи­ненными тех, кто стоит выше в данной иерархии. При этом регламентация поведения в таком обществе и при таком прав­лении носит не только запрещающий характер, но также и поощряющий. Она не только сдерживает, но и поощряет, не только запрещает, но и предписывает определенное поведение.

Другим, противоположным строем организации и управления Спенсер считает промышленный (индустриальный) тип органи­зации общества. Для него характерны добровольная, а не принудительная кооперация, свобода ремесел и торговли, не­прикосновенность частной собственности и личной свободы, представительный характер политических институтов, децен­трализация власти и обеспечение способов согласований и удовлетворения различных социальных интересов. Всему зада­ет тон промышленная конкуренция («мирная борьба за сущес­твование»), происходящая в обстановке упразднения сословных барьеров, отказа от принципа наследования при замещении государственных должностей. Для правосознания и нравов промышленного общества характерна распространенность чувства личной свободы и инициативы, уважение к праву собственности и личной свободе других, меньшая мера подчиненности автори­тету властей, в том числе религиозным авторитетам, исчезнове­ние раболепия, слепого патриотизма и шовинизма и т. д.

В движении от военного к промышленному типу общества Спенсер видел закономерность общей социально-политической эволюции, что отчасти совпадало по времени с процессом исторического движения от сильно иерархизированного и воен­но-сплоченного феодального строя к обществу, основанному на товарном обмене, разделении труда и высоко ценимых личных Правах и свободах индивидов. Впоследствии, уже в XX столетии, эти построения и характеристики Спенсера были позаимствова­ны и вмонтированы в социальные концепции «индустриального общества» (Р. Арон и др.). Сам Спенсер усматривал контуры концепции «промышленного государства» в политической фило­софии О. Конта. Однако эта концепция оказалась у Конта не вполне завершенной и в целом неадекватной в силу того обстоятельства, что он был сильно «опутан идеями и чувствами, свойственными французской форме общества, что его схема организации промышленного государства предписывает его ус­тройство с деталями, характеризующими военный тип, и крайне не согласными с промышленным типом».

В последнем, третьем томе «Принципов социологии» (1898) Спенсер предложил своеобразный социологический прогноз относительно возможных результатов социалистических преоб­разований современного общества. Признавая тяготы и ущер­бность общественного бытия в условиях капиталистической конкуренции и отдавая должное привлекательности идеи всеоб­щего братства, Спенсер в то же время полагал, что социализм создает еще больше трудностей, чем в состоянии разрешить. Подчинение личных интересов общественным и общественная организация труда потребуют, утверждал он, расширения при­нудительной активности государства, роста бюрократии и ее обширных властных полномочий. Бюрократия затем консолиди­руется, закрепит свою власть и превратится в новую аристок­ратию, которую и вынуждены, будут содержать трудящиеся массы. Вместо отрицания или отмирания государства произой­дет сплочение правящей иерархии, живущей за счет эксплуа­тации трудящихся. Классы не исчезнут, а лишь обновятся. Социализм, если он появится, станет только государственным бюрократическим социализмом и никаким другим. [9]

В социально-политической историографии Спенсер причис­лен к основоположникам и предтечам теории единого индустри­ального общества, а также к течению социал-дарвинизма в социальной философии XIX—XX вв. В области методологии его идеи унаследовали школы структурно-функционального ана­лиза (Т. Парсонс) и культур антропологии.

1.5. Психологическая теория государства и права Л. И. Петражицкого

В начале века крупным научным событием не только в русской, но и европейской литературе стало опубликование «Теории права и государства в связи с теорией нравственности» Льва Иосифовича Петражицкого (1867—1931). В гносеологичес­ком и методологическом отношении он следовал началам позитивной философии, но при этом проявил большую самостоя­тельность и оригинальность в освещении правовых явлений и самой природы права.

Право определяется и исследуется Петражицким как явле­ние нашей индивидуальной психики. Социальный момент, в праве не игнорируется, но воспринимается под углом зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный элемент в этих переживаниях отражается. Петражицкий признает различия между правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и воспринимает как различие между чисто императивным характером нравствен­ных импульсов (и соответствующих им норм) и императивно-атрибутивным характером права. «Императивность» в данном случае предстает в толковании Петражицкого индивидуально-личностным сознанием долга, обязанности, в то время как «атрибутивность» — это сознание «своего права», выступаю­щее вовне как притязание. Для нравственности важен импера­тив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивности, т. е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Если в нравственном общении психика участников довольно мирно реагирует на неисполнение обязан­ностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.

Решающее значение атрибутивных элементов в праве и правовом общении в несколько тяжеловесной, но логически согласованной форме получило такое обоснование: «Сообразно атрибутивной природе правовых эмоций импульс в пользу исполнения правового долга имеет характер давления в пользу того, чтобы другой стороне, управомоченному, было доставлено то, что ему причитается; что же касается поведения обязанного, то оно имеет значение не само по себе, а как способ и средство достижения этого результата на стороне управомоченного».