В 1629 г. пламя бушевало уже на пространстве Белого и Деревянного города от Чертолья до Тверской улицы, где было немало дворцовых и казенных слобод. Тогда пострадали Конюшенная, Плотничья, Царицына, Иконная, Трубничья, Кормовая (для царской кухни), Сторожевая, Бронная, Мельничья и другие слободы. Преодоление последствий пожара не обошлось на этот раз только восстановлением разрушенного. По приказу царя окольничий Л.И.Далматов-Карпов и дьяк Иван Грязев возглавили обмер и объезд дворов погорелой части города. В результате этих мероприятий значительно были расширены улицы (до шести сажень) и переулки (до трех сажень), снесены лавки, выровнена территория дворов, запрещена арендная застройка церковных и монастырских земель.

Известный пожар 1648 г. шел уже в обратную сторону: от Петровки и Неглинной к Чертольской и Остоженской улицам до Москвы-реки. На этот раз от пожара особо пострадали стрелецкие слободы за Арбатскими и Чертольскими воротами. А как раз именно стрельцы несли охрану столицы от пожаров и принимали активное участие в его тушении.

Пожар 1668 г. выбрал восточную часть столицы. Начавшись у Москворецких ворот, пройдя сквозь Китай-город, пламя охватило Сретенку, Мясницкую, Покровскую улицы, спустилось к Яузским воротам. В этом районе особо много было черных сотен и слобод и бывших монастырских и церковных владений, отписанных в посад в 1649 г. (Мясницкая полусотня, Покровская сотня, Сретенская сотня). Пожар следующего года также уничтожил черные слободы и сотни, но уже между Дмитровской и Арбатом в Белом и Деревянном городе (Арбатская сотня, Устюжская полусотня, Троицкая слобода, Новгородская сотня, Никитская сотня).

В пожар 1688 г. огонь вновь вырвался из Китай-города. Пламя прошло по Кулижкам, вдоль Яузы к Воронцову полю в Деревянном городе. На этот раз погорели стрельцы у Ильинских ворот, в Заяузье, на Воронцовом поле (Воробьевский полк), жители Покровской сотни, Кошельной за Яузкими воротами, Денежной, Садовничьей, а также загородной Сыромятной и Мельничьей. Случалось, что огонь вырывался из города и позднее. В октябре того же года он уничтожил Новомещанскую слободу за Сретенскими воротами Деревянного города.

Заяузье и Замоскворечье в XVII в. горели также, но намного реже. Изобилие стрелецких слобод и водные преграды делали эти районы относительно безопасными.

Московские достопримечательности.

В Москве, как и во всяком другом большом и малом городе, во все времена, жители и приезжие не обходились без своего мерила достопримечательностей. Конечно, у всех, даже у разных категорий москвичей, оно было не одинаковым. Что могло восхищать и служить предметом любования москвичей в их же собственном городе? Когда-то они восхищались только что построенным Успенским собором, потом колокольней Ивана Великого, однажды удивили многих быстрая постройка стен Земляного (Деревянного) города, названная ими же Скородомом или Скородумом. Для впервые попавшего в Кремль московского жителя в диковинку было многоцветие и величественность царского дворца, белизна и высота старых соборов или в то, что только сделано или построено. Но с годами глаз и к этому привыкал. В большинстве своем все достопримечательности москвичи рассматривали с бытовой, с практической точки зрения.

Другое дело приезжие и иностранцы. Им в столице было что посмотреть. До сих пор по множеству сочинений с описаниями Москвы и изданным планам можно составить своего рода «путеводитель» по Москве XVII века.

Обзор примечательных мест всякий заезжий чужеземец начинал двояко: либо он шел от Кремля, либо – от городской окраины. Чаще всего, Кремль, по его представлению, сливался с Китай-городом в одно целое. За кремлевской стеной находился дворец великого князя (так еще долго в Европе называли русского царя). Укрепления Кремля считалось и великокняжеским замком. В нем, кроме царского дворца с Грановитой палатой, отмечали и Патриарший дворец, а также «знаменитейшие и величайшие» церкви - Троицкую на подворье Троицкого Сергиева монастыря, Пресвятой Марии (Успенский собор), Михаила Архангела, где «погребают великих князей», и святого Николая. Колокольня Иван Великий определялась как величайшая по своей высоте. Все высокие купола церквей и колоколен были «обтянуты» гладкой позолоченной жестью и неописуемо блестели на солнце.

Особым вниманием пользовались кремлевские колокола и среди них самый большой, едва подвешенный над землей, отлитый еще во времена Бориса Годунова. Впрочем, отливали огромные колокола и позже. Среди них упоминаются и такие как «Царицын» и «Патриарший». Первый, Борисов, как считали, весил до 365 центнеров. Такой колокол приводили в движение 24 человека. Один из огромных колоколов «удивительной величины» сравнивали даже с Эрфуртским, а для большего впечатления и с Пекинским в «Китайском царстве». Иностранцев удивляло и то, что мастером огромного колокола был русский. Чтобы несведущий читатель мог представить себе размеры и вес какого-нибудь огромного колокола, некоторые из очевидцев писали: «Недалеко от дворца, по правую руку, стоит огромный колокол, единственный в своем роде на всю Европу. На него пошло 8750 с чем-то пудов меди [пуд –16 кг.]»

Не проходили иностранцы и мимо огромных орудий на Красной площади. Еще в начале XVII века писали, что в стволе одного из орудий запросто могли поместиться три человека и играть в карты. Указывали, что в таких пушках, человек мог сидеть и шить. Их каменные ядра были величиною с купол. Две пушки на Красной площади лежали прямо на земле. Эти орудия были таковы, что для них невозможно было сделать соответствующие лафеты: « .каждая в три сажени [сажень была трех видов – 1,52 м, 2,16 м, 2,48 м] длины, или в рост высокого человека, взятый три раза, причем жерло одной пушки в диаметре было в девять четвертей, другой же - шесть четвертей локтя .» [четверть локтя – длина ладони]. От иностранных наблюдателей не скрылся и один любопытный факт – любовь царя Алексея Михайловича к «огненным потехам». Самодержец иногда присутствовал и при испытании новых орудий. Однажды он чуть не погиб при разрыве большой мортиры. Крупный осколок убил слугу, стоявшего рядом с царем.

Одновременно русских и иностранных современников поражал своей искусностью, пожалуй, лишь один памятник столицы – Покровский собор (собор Василия Блаженного). Скромный по цвету в XVI веке (красный и белый), он в XVII обрел яркое многоцветие и изразцовое украшение. Его неоднократно описывали, изображали на гравюрах, зарисовывали и гравировали на планах Москвы. Иностранцы неоднократно отмечают, что русские называют Покровский собор Иерусалимом или Иерусалимской церковью (по приделу Входа в Иерусалим), т.е. в представлении москвичей этот храм связывался с главнейшими святынями христианского мира.

Из всех мостов, которые когда-либо стояли на Москве-реке, Яузе, Неглинной, возбуждал «большое удивление» так называемый Живой мост. Он стоял не на сваях, а прямо на воде. Один его конец был прикреплен к Москворецкой башне, другой – к противоположенному берегу. Этот мост при изменении уровня воды шевелился и создавал видимость живого. Удивление составляло и то, что он также служил московским купцам местом торговли.