Государственная власть и идеология

Рефераты >> Государство и право >> Государственная власть и идеология

Для Арендт, тоталитаризм есть перевернутый мир. Монополизация власти, изоляция индивидов, тотально подчиненных и лишенных свободы деятельности, амнезия, секретность, разрушение всякой способности судить, желание изменить человеческую природу – вот характеристики крушения ценностей, осуществленного тоталитарным универсумом, где все возможно и ничто не является правдой. Одним из глубоких проникновении X. Арендт в природу тоталитаризма явилось ее видение механизма осуществления политической власти, который, по ее мнению, кардинально отличает тоталитаризм от других разновидностей недемократического режима.

Особую роль в механизме осуществления власти играет идеология. Акцентируя на этом внимание, Арендт доказывает, что совершаемые тоталитаризмом жестокости, которым нет аналогов в истории человечества, доступны пониманию лишь в терминах идеологии. Массовые убийства не являются результатом неконтролируемой ярости (можно сравнить тщательно организованное, запротоколированное с бюрократической точностью истребление «нечистых» рас, к примеру, с кровавыми бойнями, устраиваемыми полчищами Чингисхана, Тамерлана и других претендентов на мировое господство), и в то же время они не служат утилитарным интересам тех, кто их осуществляет. Как ни странно, нацисты ставили под угрозу свою программу военных действий, привлекая ценные ресурсы для перевозки евреев в лагеря смерти перед самым концом войны. Такие систематические, запланированные истребления имеют только идеологический смысл.

Арендт никогда не проповедовала ни одну из идеологий XX в. Для нее все идеологии являются «измами», предназначенными для удовлетворения своих сторонников. Они могут объяснить все и каждый случай в отдельности, дедуцируя из единственной предпосылки, поскольку идеологии претендуют на знание всех тайн исторического процесса.

Под идеологией Арендт понимает буквально то, что означает термин «логика идеи». Ее предметом является история, к которой прикладывается эта идея; результатом оказываются не события, как они есть в действительности, а развертывание процесса, находящегося в постоянном изменении. Идеологии рассматривают ход событий, как если бы они подчинялись некоему закону, объясняющемуся этой «идеей», будь то идея классовой или межрасовой борьбы.

В ситуации распада традиционных систем, когда еще не возникла достаточно ясная система альтернативных ценностей, идеология с ее предельно простой политической программой давала аморфной, индифферентной массе духовную общность и спокойствие ее бунтующему сознанию. Например, при нацизме нации предлагается всего лишь сплотиться под руководством одной партии, возглавляемой одним фюрером, достичь полного единения и начать выполнять свою миссию избранного народа в соответствии с расовой теорией, разделившей человечество на биологически «высшую расу» и «низшие нежизнеспособные расы».

Согласно Арендт, отличие тоталитарного правления от тираний бесчисленных исторических деспотов заключалось не просто в размахе учиненных ими убийств, а в том, что все это понималось и осуществлялось как разумная реализация на практике официальной доктрины, согласно которой расовая борьба была «законом природы», классовая же борьба – «законом истории», а соображения свободы выбора со стороны палачей или невинных, как и виновность и невиновность со стороны жертв, совершенно не брались в расчет. Эти законы, сверх- и надчеловеческие, если они будут сознательно воплощены в жизнь, то должны ускорить развитие природы или истории. Ускорителем и инструментом их реализации выступает террор как универсальное средство тоталитарных режимов. Что поражает Арендт как новое, требующее объяснения в нацизме и сталинизме, так это поведение жертв и палачей. Подобные автоматам, и те и другие ясно понимали, что у них нет никакого выбора, никакой возможности действия, и, проходя через свой ритуал, они просто повиновались силам более могущественным, чем человеческая воля.

Тоталитарный террор – это нечто большее, чем простое насилие. Террор выбирает свои жертвы безотносительно к индивидуальным действиям и мыслям, желаниям и намерениям. Как таковые понятия вины и невиновности теряют сугубо юридический смысл, превращаясь в бессмысленные категории. «Евреи и кулаки, – говорит Арендт, – обрекались на смерть не из-за своей способности что-то совершить или мыслить, а из-за того, кем они являются на самом деле». Слова «преступление» и «преступник» прилагались к тому, что не было преступлением, и адресовались тем, кто преступление не совершал.

В области идеологии все действия, даже самые чудовищные, являются просто выводами из объективной логики идей, какими бы безумными ни казались они для здравого смысла. Арендт блестяще показывает необъяснимую парадоксальность этого массового убийства. Жертва знает, что не совершала никаких преступлений против системы. Убийца не считает себя преступником, поскольку он совершает преступление не по личным мотивам и не по своей склонности, а в силу профессии, к тому же действует строго по закону, хотя сами законы были преступными. Позже эти мысли Арендт разовьет в феномене «отца семейства», которого отлаженная машина тоталитарного государства вынуждает стать палачом, освобождая от главного – ответственности за содеянное («Эйхман в Иерусалиме», 1963).

Кроме «высшего смысла» тоталитарных идеологий, заключающегося в переделке действительности и природы человека, был еще и практический смысл – идейное обоснование террора, который осуществлялся согласно «объективным законам» природы (расизм) или истории (большевизм). Определяя место тоталитаризма в истории, Арендт придерживается традиции политической философии, исходящей еще от Платона и Аристотеля, с ее фундаментальной классификацией основных форм правления, одна из которых характеризуется легитимной властью, подчиненной закону, другая – произвольной властью и отсутствием закона. Она рассматривает тоталитаризм как новый, не имеющий аналогов в истории человечества режим. Он беспрецедентен, поскольку разрушает саму альтернативу между законной и незаконной властью. Он «гордится» своими «позитивными» законоположениями, такими, как сталинская конституция, не слишком заботится об отмене старых законов (Гитлер не удосужился упразднить Веймарскую конституцию). Однако, даже нарушая позитивный закон, режим всегда действует в рамках тоталитарной законности: он строго подчиняет свои действия «закону природы или истории». «В идеологиях тоталитаризма сам термин «закон» изменил свое значение, – говорит Ханна Арендт. – От выражения рамок стабильности, внутри которых человеческие действия могут иметь место, он становится выражением самого движения».

Террор, согласно Арендт, есть орудие осуществления тоталитарной законности. Подобные методы присущи любым диктатурам, но диктаторский террор всегда направлен против действительной оппозиции и прекращается, когда таковая подавлена. Для Арендт представляется отличительным свойством тоталитаризма развитие террора за пределами функции устранения оппозиции или даже тех, кто подозревается в приверженности ей, и их использование для постоянно растущих списков «объективных врагов». При тоталитарных режимах террор возрастает в обратной пропорциональности к существованию оппозиции. По этой причине Арендт исключает все другие формы деспотизма и однопартийного правления, включая фашистскую диктатуру Муссолини, из категории тоталитарных.