Павел Корчагин, герой романа Н. Островского «Как зака­лялась сталь», выразительно говорит о том, чем дорог «Овод» пролетарским революционерам, для которых роман Войнич был одной из любимейших книг. «Отброшен только ненужный тра­гизм мучительной операции с испытанием своей воли. Но я за основное в «Оводе» — за его мужество, за безграничную вы­носливость, за этот тип человека, умеющего переносить страда­ния, не показывая их всем и каждому. Я за этот образ револю­ционера, для которого личное ничто в сравнении с общим».

В одном лагере с Оводом оказываются лишь истинные пат­риоты, те, кому судьбы Италии дороже личных удобств и карье­ры. Такова англичанка Джемма, сильная, волевая женщина, внешне сдержанная, но по существу глубокая и страстная на­тура. Её образ как бы дополняет образ Овода: столь же безза­ветно преданная делу революции, она в отличие от него не воз­лагает надежд на заговорщические тайные организации и не делает ставку лишь на убийство отдельных лиц. Она смотрит на вещи шире и не считает терроризм верным путем. Поддер­живая Овода, она в то же время открыто выражает своё несо­гласие с его методами борьбы.

К истинным патриотам принадлежит и Мартини. Он любит Джемму и неприязненно относится к Оводу, но никогда не ставит своих личных симпатий и антипатий выше обществен­ного долга. Героизм для этих людей — обычное, естественное дело.

Революционная непримиримость Овода и его товарищей, их мужество и неуклонная последовательность в осуществлении своих планов прекрасно оттеняются образами итальянских обще­ственных деятелей либерального толка, лишь играющих в оппозицию. Изображая сцену в салоне Грассини, где происходит спор между либералами и демократами-мадзинистами, Войнич показывает, что большинство спорящих придает решающее зна­чение слову, а не действию.

Писательница высмеивает хозяйку салона, синьору Грассини, которая кокетничает «патриотическими» фразами и стре­мится во что бы то ни стало заполучить в свой салон очередную модную «знаменитость».

Роман «Овод» — одно из сильнейших в мировой литературе антицерковных атеистических произведений. Прослеживая путь становления революционера, превращение Артура Бёртона в Овода, Войнич с большой художественной убедительностью показывает губительную роль религии.

Первоначально преданность национально-освободительной борьбе сочетается в Артуре с религиозной экзальтацией (ему представляется, что сам господь беседовал с ним, дабы укрепить его в мысли, что освобождение Италии — это его жизненное предназначение). Он лелеет наивную веру, что религия и дело, которому он отныне посвятил свою жизнь, вполне совместимы. Под влиянием своего наставника Монтанелли, он утверждает, что Италии нужна не ненависть, а любовь. «Он страстно вслу­шивался в проповеди падре,— пишет автор,— стараясь уло­вить в них следы внутреннего сродства с республиканским идеа­лом; усиленно изучал евангелие и наслаждался демократиче­ским духом христианства, каким оно было проникнуто в пер­вые времена».

Войнич доказывает, что пути революции и религии несов­местимы и что церковное вероучение — будь то протестантизм (который исповедуют родственники Артура) или католицизм (которого придерживаются кардинал Монтанелли и священник Карди) — калечит духовный облик человека.

Характерно, что «добропорядочные» буржуа Бёртоны, гор­дящиеся своей веротерпимостью, медленно сживают со света кроткую, богобоязненную мать Артура своими постоянными напоминаниями о её «греховном» прошлом и доводят Артура до отчаяния своим эгоизмом и черствостью. Но не лучше и като­лики. В лице священника Карди, который разыгрывает роль просвещённого либерала, сочувствующего вольнолюбивым стремлениям молодежи, чтобы затем передать в руки полиции полученные им на исповеди от доверившегося ему Артура све­дения о деятелях «Молодой Италии», Войнич разоблачает про­вокаторскую деятельность церкви — прислужницы самых реак­ционных политических сил.

Всей логикой развития образов — в первую очередь кар­динала Монтанелли, как и через историю его отношений с Артуром (Оводом) Войнич доказывает, что религия вредна и бесчело­вечна не только в тех случаях, когда её сознательно исполь­зуют в своих целях бесчестные эгоисты, но и тогда, когда её про­поведуют прекраснодушные альтруисты, убежденные, что они творят добро. Больше того, нередко религия становится еще бо­лее опасным оружием в руках хороших людей, ибо их личный авторитет внешне облагораживает несправедливое дело. «Если монсиньор Монтанелли сам и не подлец, то он орудие в ру­ках подлецов»,— с горечью говорит Овод о своем отце, ко­торого он научился презирать, хотя втайне и продолжает любить.

Артур превратился в атеиста, убедившись в лживости цер­ковников. Его доверие к церкви подорвано не столько веролом­ством Карди, сколько многолетним обманом Монтанелли, ко­торый не имел мужества признаться, что он отец Артура.

Писательница очень тонко показывает, как добрый и бла­городный по натуре кардинал не только сам оказывается жерт­вой ложных религиозных идей, но и подчиняет их власти других.

Во время одной из опаснейших операций, связанных с до­ставкой оружия для повстанцев, Овод попадается в ловушку, расставленную полицией. Он может спастись, но его губит гу­маннейший Монтанелли, который бросается между сражающи­мися и призывая всех бросить оружие, становится прямо под дуло пистолета Овода. Думая сделать доброе дело, Монтанелли фактически помогает врагам Овода: его хватают, воспользо­вавшись тем, что он не стал стрелять в безоружного.

Приверженность к церкви превращает лучшие человеческие порывы в их противоположность. Вмешательство Монтанелли, который стремится облегчить участь узника, кладет конец фи­зическим мукам Овода; но это вмешательство для него ста­новится источником еще более жестокой духовной пытки. Кар­динал предлагает ему самому решить вопрос о своей судьбе: должен ли Монтанелли дать согласие на военный суд над Оводом или же, не дав согласия, принять на себя моральную ответственность за возможность смут и кровопролития в случае попытки сторонников Овода освободить его из крепости.

В саркастическом ответе Овода слышится скрытая горечь. Только церковникам, говорит он, доступна подобная изощрен­ная жестокость. «Не будете ли вы добры подписать свой собствен­ный смертный приговор — обнажает Овод мысль Монтанелли.— Я обладаю слишком нежным сердцем, чтобы сделать это».

Овод глубоко любит Монтанелли как человека и тщетно пы­тается вырвать его из мертвящих оков религиозных догм. Но он сознает, что между ними непроходимая пропасть, и реши­тельно отвергает предложенный ему компромисс.

Роман — хотя и кончается гибелью Овода — оптимистичен по своему характеру. Символический смысл приобретает сцена расстрела Овода, оказавшегося перед лицом смерти сильнее своих палачей. А письмо к Джемме, написанное в ночь перед казнью, он заканчивает словами поэта-романтика Вильяма Блейка:

Живу ли я, Умру ли я -

Я мошка все ж

Счастливая.

Появившийся в русском переводе спустя три месяца после опубликования в Лондоне, роман «Овод» прочно завоевал сердце передового русского читателя. Вдохновленный в немалой мере российским революционным опытом, роман этот стал в свою очередь любимой книгой русской передовой общественности. Русская пресса с восхищением отзывалась о жизнеутверждаю­щем тоне «Овода».