Утверждение у власти партии большевиков привело к постепенной деградации их моральных принципов. Забота о чести партии, собственной революционной чести - забота, обусловливавшаяся необходимостью поддержать морального авторитета в конкуренции с другими претендующими на власть партиями. - была утрачена. Монополия власти растлевающе действовала на ее носителей. Единственным видом чести стала "честь, пребывания в партии" (а лучше - в ее руководстве).

Уже с начала 1920-х годов в ВКП(б) был взят курс на подавление и разгром внутрипартийного меньшинства. Большевики не понимали, что человек, отрекшийся от своих убеждений публично - пусть во имя партийной дисциплины, - не может быть человеком чести и может лишь идти по пути нравственного падения.

Вскоре покаяния и самобичевания (ранее бесчестящие революционного деятеля) стали привычными для т. н. "ленинской гвардии". Представители гвардии, по определению долженствующие "погибать, но не сдаваться", стали поодиночке и группами сдаваться на милость сконструированного интригами Сталина большинства.

До сих пор полностью и даже в значительной степени не раскрыты многочисленные архивы, публикация документов из которых позволила бы пролить свет на действительное поведение и подлинные его мотивы виднейших представителей "ленинской гвардии". Вот почему, на наш взгляд, на нынешнем этапе исторического познания в комплексный круг источников, рассматриваемых вкупе с документами и комментариями, могут войти и художественные произведения. Мы оставляем за краем страниц известную повесть А. Кестлера "Слепящая тьма", поскольку автор его стремился воссоздать лишь предельную логику поведения абстрактного, "обобщенного" революционера у власти. Книга же А. Рыбакова "Тридцать пятый и другие" дает неплохой опыт культурполитичсского анализа.

Несмотря на критическое отношение к данной книге многих публицистов, с исторической точки зрения роман в значительной степени основан на подлинных высказываниях реально существовавших деятелей. Вот почему нижеприведенные строки кажутся нам уместными в нашем историке - политическом исследовании. Удачна в психолого-политическом отношении сцена разговора начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого с арестованным Смирновым:

"Иван Никитич, - возможно ласковее сказал Слуцкий. - Помогите партии сокрушить Троцкого. Для этого вам придется признаваться в кое-каких неприятных вещах, более того, в вещах, к которым вы не имели никакого отношения, я эго знаю. Но другого выхода нет. . Я понимаю. вы обижены, вы обозлены, вы дорожите своей честью, во для коммуниста высшая честь - это защищать интересы партии, смиритесь перед партией, . , иначе смерть, бесславная смерть. . Или вы публично разоружитесь честным признанием, выполнив свой долг коммуниста и останетесь живы Если же не разоружитесь, то будете расстреляны, а ваше имя будет обесчещено на суде, вы умрете как враг Советской власти»51.

Аргументация, как представляется, исторически вполне правдоподобная. Действительно, поскольку интересы партии (понимаемые как воля большинства партии, а чаще - как воля ЦК, Политбюро) уже давно выступают для правоверного большевика, коммуниста синонимом высшей моральной ценности, "чести партии", то личная честь большевика, революционера должна полностью раствориться в этой "партийной чести", которая искупит и покроет любое личное бесчестье.

Столь же филигранно, на наш взгляд, выстраивает А. Рыбаков в своем художественно - политическом исследовании цепочку рассуждений Л. Б. Каменева:

"Каменев хорошо понимал: если он не выйдет на суд, его расстреляют; если выйдет на суд, тоже расстреляют. И в том и в другом случае в глазах народа он умрет как террорист, шпион и контрреволюционер - это они сумеют сделать. Но если он лживым признанием подкрепит неправедные обвинения, могут пощадить его детей. Что ценнее: его честь или жизнь невинных детей? Но ведь честь все равно потеряна. Она потеряна за эти годы непрестанных покаяний, признания ошибок, славословий Сталину. Что добавит к этому позорному списку еще один публичный самооговор? Ничего .»

А. Рыбаков абсолютно точно воспроизводит внутреннюю логику ситуации. Действительно, признания на знаменитом процессе 1936 года лишь завершили череду бесчестных поступков представителей т. н, "ленинской гвардии". Просто здесь чаша бесчестья на вкус оказалась более горькой и не дала уже следовавшего ранее продления политической и физической жизни.

Следуя этой внутренней логике событий, А. Рыбаков вкладывает в уста Сталина подобную систему аргументов:

" - Хотят ли они сохранить жизнь? Безусловно . Хотят сохранить жизнь и Зиновьев и Каменев. На смерть вдут люди, имеющие своя идеалы, готовые погибнуть ради своих идеалов. Зиновьев и Каменев таких идеалов не имеют . и потому им не за что идти на смерть. Есть еще причина, ради которой человек идет на смерть, это честь, честь коммуниста, честь большевика. Обладают ли Зиновьев и Каменев этой честью? Безусловно, нет. Они столько лет обманывают партию и рабочий класс, они давно растеряли честь и совесть - тут им не за что терять жизнь. Они цепляются за жизнь как простые смертные"2.

Представляется, что честь как категория политической менталь-ности виртуозно проанализирована персонажем А. Рыбакова. Это весьма мощная объяснительная модель, позволяющая отыскивать детерминацию в казалось бы необъяснимых массовых самооговорах.

Ведя речь о Бухарине, "любимце партии", мы не станем рассматривать всю его политическую биографию. Достаточно процитировать всего несколько строк из его секретных писем 1936 года в ЦК и Политбюро. Четверть века совместной работы с Каменевым и Зиновьевым в руководстве партии не помешала ему употребить о них такие выражения:

"подлая нечистоплотность", "морально-политическая грязь", "пустозвонный фанфарон", "писклявый провизор-литератор", "троцкистско-зиновьевские мерзавцы", "эти убийцы", "мерзавец Каменев", "подлый двурушник", "этот потенциированный стервец", "гнусная змея". А вот как реагирует Бухарин на расстрел партийных соратников:

"Что мерзавцев расстреляли - отлично: воздух сразу очистился. Это " осиновый кол . в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку . Что расстреляли собак - страшно рад"3. Этот набор брани уместился на трех - четырех страницах текста тех писем, которые Н. И. Бухарин отправил К. Ворошилову, И. Сталину и в Политбюро.

Вряд ли есть смысл продолжать повествование о представителях т. н. "ленинской гвардии", старательно соблюдавших навязанные им "правила бесчестья". Рассмотрим те фигуры большевистской верхушки, судьбы которых чем - то отличаются от слепленных по единой форме судеб "истинных партийцев».

В 1938 году Федор Раскольников вызывается в Москву с дипломатической работы. Не доезжая до советской границы, он узнает из газет о том, что Верховный Суд СССР заочно объявляет его вне закона. 22 июля 1939 года Ф. Раскольников пишет письмо ''Как меня сделали врагом народа". Объявление меня вне закона продиктовано слепой яростью на человека, который отказался безропотно сложить голову на плахе и осмелился защищать свою жизнь, свободу и честь»