Элиты, общероссийские партии, местные избирательные системы
Рефераты >> Политология >> Элиты, общероссийские партии, местные избирательные системы

Рабочие гипотезы и независимые переменные Что способствует развитию партий в регионах России? Один из возможных ответов на этот вопрос был сформулирован на основе качественного анализа политических процессов, протекавших в 1992-1996-е годы в Свердловской области и в ряде других регионов России. В кратком изложении этот ответ выглядит так: стимул к развитию политических партий дает «конфликт внутри [региональной] элиты, 1) развертывающийся в ходе электорального соревнования, в рамках которого 2) решающую роль играют политические партии, а не альтернативные формы политической мобилизации, причем 3) исходом этого конфликта не является полная и окончательная победа одной из группировок элиты» [25, с. 31]. Для того чтобы проверить данную гипотезу путем количественного анализа, необходимо ее операционализировать. Эта задача не решается без весьма ощутимых информационных потерь. Тем не менее можно обратить внимание на то, что в приведенном выше определении есть элемент, легко поддающийся формализации. Это сам факт проведения важных (т. е. оказавших существенное воздействие на политический процесс) и соревновательных выборов, разрешающих конфликт внутри региональной элиты. Из этого факта я и буду исходить в дальнейшем. В 84 из 86 регионов, включенных в мою выборку, институциональное устройство носит президентский или, реже, президентско-парламентский характер. Верховная исполнительная власть принадлежит прямо избираемым населением губернаторам, главам администраций, президентам, главам республик или правительств и т. д. Для удобства анализа все носители подобных должностей в дальнейшем будут определяться как «главы регионов». Лишь в одной республике (Карачаево-Черкесии) выборы главы региона не проводились в течение всего периода наблюдений (1995-1998 годы). В остальных случаях такие выборы имели место: 13 в 1995 году, 46 в 1996 году, 8 в 1998 году. В Нижегородской области выборы главы исполнительной власти успели пройти даже дважды, в 1995-м и 1997-м годах. Только две республики (Дагестан и Удмуртия) сохраняли политические устройства, иногда именуемые парламентскими, хотя оба скорее напоминают выделяемую в сравнительной литературе «ассамблейнонезависимую» систему [26, с. 208J. Там прямых выборов глав исполнительной власти, естественно, не было. Таким образом, «важные» выборы состоялись в подавляющем большинстве регионов. Индикатором соревновательности в рамках настоящего анализа послужило то, победил ли на выборах прежний глава региона. Кроме того, необходимо учесть роль партий. Им приписывается важная роль, если один из двух основных участников выборов главы исполнительной власти выдвигался или заявил о своем членстве в одной из организаций, принимавших участие также и в выборах законодательного собрания (формальное членство глав исполнительной власти в руководящих органах НДР при этом во внимание не принималось). Значения построенной на основе этих критериев переменной «внутриэлитный конфликт» (ВЭК) определены следующим образом. Для Карачаево-Черкесии и 41 региона, где выборы проводились, но увенчались победой действовавших глав исполнительной власти, ей приписаны нулевые значения. Особый случай представляет Иркутская область, где выборы состоялись после добровольной отставки действующего губернатора и привели к победе поддерживаемого им кандидата (ВЭК=0; это относится и к нижегородским выборам 1997 г.). Если действовавший на момент выборов губернатор терпел поражение, то ВЭК присваивалось значение 1 (если партии не сыграли важной роли в определенном выше понимании) или 2 (если сыграли). В Кемеровской области победу одержал действовавший глава исполнительной власти А. Тулеев. Но, исходя из того факта, что, будучи известным оппозиционером и лидером местного политического движения, связанного тогда с КПРФ, Тулеев был назначен на свою должность незадолго до выборов, я присвоил ВЭК для Кемеровской области значение 2. Такое же значение ВЭК приписано Удмуртии, председатель Государственного совета которой избирается парламентом. В 1995 году избранию А. Волкова на этот пост предшествовала исключительно острая политическая кампания, увенчавшаяся электоральным успехом блока "Удмуртия". Ясно, что сконструированный таким образом индекс ВЭК - далеко не совершенное средство анализа. Достаточно заметить, что хотя иногда действовавшим главам исполнительной власти удавалось наголову разгромить своих соперников, так что их победа может рассматриваться как безусловный индикатор отсутствия у этих соперников сколько-нибудь значимых политических ресурсов, чаще реальное соперничество все же имело место. Логично предположить, что более точный индекс электоральной соревновательности позволил бы уменьшить информационные потери. Такие индексы, основанные на учете электоральной силы действующего носителя должности, достаточно широко применяются, например, при изучении местных выборов в США [27]. Самый простой из них - это, конечно, арифметическая разница между долями голосов, поданных за носителя должности и его ближайшего соперника. Но ни эта, ни более сложные меры, сконструированные сходным образом, не могут быть продуктивно применены для изучения российской региональной политики. Причина состоит в том, что в институциональном отношении регионы России гораздо многообразнее, чем, скажем, штаты США. Прежде всего для избрания глав регионов применяются как системы простого большинства, так и мажоритарные системы, что делает результаты выборов не вполне сопоставимыми. Правила регистрации кандидатов тоже различны. Например, в Новгородской области для регистрации кандидата требовалось собрать подписи 0,2% избирателей, результатом чего стало участие в выборах восьми кандидатов. В Саратовской области порог был поднят до 2%, и в выборах участвовали лишь трое. Соответственно в Саратовской области преимущество главы региона составило 64,1%, а в Новгородской - 47,2% [28, с. 269-272, 323-326]. Значит ли это, что уровни реальной соревновательности различались в полтора раза? Нет. С содержательной стороны ситуации в двух регионах были очень схожи друг с другом. Таким образом, погоня за более дробными (а предположительно более точными) числовыми показателями могла привести лишь к дополнительным информационным потерям. Вторая рабочая гипотеза очень проста. Она состоит в том, что по крайней мере некоторые партии способны воспроизводить свои успехи, достигнутые в данном регионе на общероссийских выборах, на уровне региональной политики. Иными словами, партии развиваются потому, что, раз поддержав их, избиратели поступают так и в дальнейшем. Нет нужды подробно останавливаться на том, что данная гипотеза смещает фокус исследования с конфликтующих элит на фигуру, гораздо чаще рассматриваемую в рамках нормативных теорий демократии как основное условие ее существования - сознательного гражданина. Важнее разобраться, какие именно партии способны удержать своих избирателей. Общероссийские выборы, в которых партии играют относительно важную роль, - это, конечно, выборы нижней палаты Федерального Собрания. Мы видели, что на региональном уровне более или менее систематически присутствуют семь организаций. Пять из них -КПРФ, НДР, ЛДПР, "Яблоко" и АПР - участвовали в думских выборах 1995 года. РКРП послужила главной составляющей избирательного блока "Коммунисты-Трудовая Россия-За Советский Союз" (КТР). Случай ориентирующихся на Лебедя, организаций более проблематичен, но можно утверждать, что значительная часть голосов, отданных Конгрессу русских общин (КРО), фактически предназначалась Лебедю. Больше того, поражение КРО и его последовавшая дезинтеграция побудили многих активистов кампании 1995 года присоединиться к «Чести и Родине» и другим пролебедевским группам. Так что существует и определенная организационная преемственность. Ясно, однако, что способность российских партий повторять свои успехи на проводимых в разные сроки выборах различных органов власти должна быть ограниченной. Неустойчивость электората в России чрезвычайно высока [29]. В сравнительных исследованиях неустойчивость избирателей часто связывают с уровнем институционализации партий [30]. Хотя ни одна из современных российских партий не является институционализированной в строгом смысле слова, они, безусловно, стоят на разных ступенях развития. Чтобы различить эти ступени, можно использовать теоретическую модель, предложенную А. Панебьянко. Как показывает исследователь, институционализации партий препятствуют следующие факторы: 1) создание путем объединения существовавших ранее локальных групп, а не из центра; 2) внешнее спонсорство существовавших ранее организаций непартийного типа; 3) наличие харизматических лидеров [31, с. 49-68]. Из семи существующих в регионах России партий лишь ЛДПР не испытала негативного воздействия первого фактора. Даже КПРФ была воссоздана в 1993 году путем объединения «независимых парткомов», «союзов коммунистов» и «массовых движений», расплодившихся в период запрета (как мы видели, такое происхождение до сих пор проявляется в многообразии названий, под которыми партия выступает на региональном уровне). Более четкое основание для анализа дают два других критерия. Внешнее спонсорство сыграло особую роль в судьбе двух организаций («Наш дом - Россия» и АПР). НДР вполне сознательно создавался как «политическое подразделение» федерального правительства и некоторых региональных администраций. Роль спонсора сыграл, таким образом, государственный аппарат. Что касается АПР, то ее основой, как известно, послужила инфраструктура колхозно-совхозной системы и «агропромышленного комплекса» советской эпохи (лоббистские организации вроде Аграрного союза, профсоюзы и даже аграрные отделы региональных администраций). Ясно и то, что ЛДПР и ориентирующиеся на Лебедя организации носят откровенно персоналистский характер. Они буквально немыслимы без своих лидеров. В случае ЛДПР этот фактор явно перевешивает то обстоятельство, что она создавалась как централизованная организация. Таким образом, критерии Панебьянко заставляют предположить, что наиболее высокого уровня институционализации в России достигли три партии - КПРФ, «Яблоко» и РКРП. Последнюю, однако, приходится исключить из этого списка. Дело тут не в уровне, а в характере институционализации леворадикальной партии. РКРП представляет собой российский случай весьма широко распространенного в мире феномена, определяемого как «маргинальная малая партия, стоящая на экстремистских позициях» [32]. Электоральная поддержка таких партий на выборах разных уровней испытывает сильные колебания независимо от уровня их институционализации [33]. Поэтому привлечение данных по РКРП для решения специфических задач настоящего анализа нецелесообразно с познавательной точки зрения. Оставшиеся партии (КПРФ и «Яблоко») организационно самостоятельны. В отличие от ЛДПР и «Чести и Родины» их можно представить себе существующими без нынешних лидеров, хотя надо признать, что роль Явлинского в «Яблоке» чрезвычайно велика. Таким образом, голосование за КПРФ и «Яблоко» может послужить основой для конструирования второй независимой переменной - «институционализированные партии» (ИП). Значение этой переменной определяется следующим образом: по каждому региону складываются доли голосов, поданные в 1995 году за партийные списки двух партий и за выдвинутых ими кандидатов. Некоторую проблему при этом составляет коалиционная политика в одномандатных округах. «Яблоко» в 1995 году практически не проводило такой политики, но КПРФ, как известно, иногда воздерживалась от выдвижения своих кандидатов в пользу других политических сил. По совокупности наблюдений, наиболее систематически левые коалиции на уровне одномандатных округов создавались не с АПР (которая зачастую, особенно в национальных республиках, выступала как «партия власти»), а с блоком «Власть - народу!» При вычислении ИП я исходил из того, что избиратели блока в других условиях проголосовали бы за КПРФ, и соответственно прибавлял к перечисленным выше элементам голосование за «Власть - народу!» в одномандатных округах. Кроме того, было сделано исключение для Свердловской области - единственного региона, где местная партия «Преображение Урала» участвовала в выборах как общероссийская организация («Преображение Отечества»). Голосуя по партийным спискам, избиратели области отдали этому блоку более 12% голосов. Поскольку существует явная преемственность между голосованиями за «Преображение Урала» и «Преображение Отечества», при вычислении ИП для Свердловской области я добавил к величине индекса проценты голосов, полученных блоком как по списку, так и в одномандатных округах. Во всех остальных регионах «Преображение Отечества» оставалось малозаметной «центристской» организацией. Максимальное возможное значение ИП - 200%, максимальное фактическое по моей выборке регионов - 84, 1% (Тамбовская область), а среднее-43, 5%. В политической компаративистике достаточно всесторонне обосновано представление о том, что избирательные системы представляют собой элемент институционального контекста, оказывающий прямое и сильное воздействие на формирование партий [34]. Нет никаких теоретических оснований сомневаться, что подобное воздействие можно зафиксировать и в регионах России. Избирательные системы, используемые на выборах региональных законодательных собраний, чрезвычайно многообразны. Прежде всего надо отметить, что из 86 регионов, включенных в выборку, 5 имеют двухпалатные законодательные собрания. В результате каждый избиратель получает два голоса. То же самое, как известно, происходит при «смешанных» избирательных системах, подобных принятой на думских выборах в России. Сходство лишь усиливается, если учесть, что избирательные системы, используемые на выборах палат, всегда различны. Таким образом, в рамках количественного анализа двухпалатность предстает как феномен однопорядковой «смешанности» избирательной системы. Переходя к более существенным различиям, следует отметить, что, в подавляющем большинстве регионов (51) применяется система простого большинства в одномандатных округах. В семи регионах (Бурятия, Дагестан, Северная Осетия, Татарстан, Тыва, Хакасия и Санкт-Петербург) используется мажоритарная система в два тура, а в шести (Краснодарский край, Амурская, Камчатская, Кировская, Сахалинская и Томская области) - система простого большинства в многомандатных округах. В десяти регионах - Адыгее, Калмыкии (при выборах Народного Хурала), Курганской, Мурманской, Оренбургской, Псковской, Смоленской, Тверской областях. Еврейской автономной области и Таймырском автономном округе - система простого большинства применяется как в одномандатных, так и в многомандатных округах. Еще более многообразны комбинации, применяемые в рамках «смешанных» систем и при выборах двухпалатных парламентов: простое большинство в многомандатных и одномандатных округах (Башкортостан, Кабардино-алкария и Карелия, Ненецкий и Ямало-Ненецкий автономные округа), простое большинство в одномандатных округах и пропорциональная система (Калининградская и Свердловская области, Усть-Ордынский Бурятский автономный округ), простое большинство в многомандатных округах и пропорциональная система (Корякский автономный округ), мажоритарная и пропорциональная системы (Красноярский край). В Саха-Якутии обе палаты законодательного собрания избираются по системе простого большинства в различным образом нарезанных округах. В ХантыМансийском округе часть законодателей избирается по системе простого большинства в одномандатных округах, другая часть - в многомандатных и еще одна - в общерегиональном многомандатном округе. Особого разговора заслуживают специфические особенности избирательных систем, применяемых в некоторых регионах России. В Калмыкии избираемый прямым голосованием по системе простого большинства Народный Хурал - это лишь небольшая часть Законодательного собрания республики. Остальные депутаты этого органа избираются органами местного самоуправления или назначаются президентом. В Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах были созданы специальные многомандатные округа для обеспечения представительства малочисленных народов (им предоставлялось исключительное право выдвижения кандидатов). Сходную цель преследовали, очевидно, инициаторы чрезвычайно сложной избирательной системы Дагестана. В этой республике созданы территориальные, национальные, женские и профессиональные округа, выборы в которых проводятся по мажоритарной системе. Поддается ли решению задача свести воедино все это многообразие избирательных правил? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разобраться, какие эффекты избирательных систем важны с точки зрения целей настоящего исследования. Общим местом сравнительного политического анализа является тезис о том, что развитию партий способствуют пропорциональные системы. Причина очевидна: при таких системах участниками политической конкуренции оказываются именно партии, а не отдельные кандидаты. Разница между пропорциональными системами и системами большинства может быть сведена к одному поддающемуся квантификации фактору, которому часто приписывается роль решающего компонента правил электоральной игры - так называемой «величине округа» (количеству мест, распределяемых в округе) [35, с. 112-125]. Используя величину округа в качестве основания, можно представить все избирательные системы в виде континуума, на одном конце которого будут, естественно, системы большинства в одномандатных округах, а на другом - пропорциональные системы, крайне редко применяемые в округах малой величины [36]. В центре континуума окажутся системы простого большинства в многомандатных округах, которые, как мы видели, используются в России довольно широко. Но можем ли мы ожидать, что увеличение размера округа способствует развитию партий и без введения пропорциональной системы? Теоретические основания для положительного ответа на этот вопрос существуют. С точки зрения многих исследователей, системы простого большинства в округах большой величины (так называемый «единый непереходящий голос») - это полупропорциональные избирательные системы [37, с. 51, 52]. Опыт по крайней мере одной страны, долго применявшей такую систему, - Японии свидетельствует, что ее воздействие на развитие политических партий в целом благоприятно [38]. Чтобы проверить, есть ли такое воздействие в России, я провел квазиэксперимент по имевшимся в моем распоряжении детальным данным о результатах выборов в семи регионах, использующих систему простого большинства в одномандатных округах. Суть квазиэксперимента состояла в том, чтобы выяснить, как повлияло бы минимальное возрастание величины округа (с одного до двух) на процентную долю партийных выдвиженцев в соответствующих законодательных собраниях. Немедленным эффектом такой модификации электоральных правил было бы то, что в состав депутатского корпуса попали бы вторые по числу полученных голосов кандидаты. Представленные в таблице 3 результаты свидетельствуют, что такое изменение избирательных правил привело бы к увеличению долей партийных выдвиженцев в пяти из семи случаев. Лишь в двух регионах уровень партийности законодательных собраний не изменился бы. Величина округа не фиксирует различия между системой простого большинства в одномандатных округах и мажоритарной системой, при которой многомандатные округа не могут использоваться по определению. Но не подлежит сомнению, что это разные избирательные системы. Известно, например, что они по-разному воздействуют на уровни фрагментации партийных систем [39]. Воздействие мажоритарных правил на формирование партийных систем не было предметом широких сравнительных исследований. Однако как опыт страны, особенно долго применявшей подобную систему на общенациональных парламентских выборах (Франции), так и теоретические соображения заставляют усомниться в благоприятном характере этого воздействия. Второй тур делает необходимым создание коалиций, группирующихся вокруг сильнейших кандидатов. Членство таких кандидатов в той или иной партии не препятствует решению этой задачи либо тогда, когда отсутствует политическая или институциональная возможность независимого выдвижения, либо тогда, когда в каждом из сегментов политического спектра существует безусловно лидирующая партия. Ни одно из этих условий в России не выполняется. Стало быть, мы вправе предположить, что при равных величинах округов система простого большинства воздействует на развитие партий более благоприятно, чем мажоритарная. Эффекты специфических особенностей, присущих, как мы видели, некоторым региональным избирательным системам, едва ли заслуживают пространного обсуждения. Ясно, что эти эффекты негативны в случае Калмыкии, где невыборный характер значительной части законодательного собрания является элементом авторитарного институционального дизайна, в целом не способствующего развитию партий. Но и создание отдельных округов для обеспечения представительства меньшинств явно препятствует партийному развитию: в условиях, когда главным основанием для выбора при голосовании оказывается этничность, пол или другие личные характеристики кандидата, значение партийности, естественно, падает. Следует отметить, что мажоритарная система и особое представительство меньшинств сравнительно редко встречаются в России. Хотя их эффекты придется учесть при конструировании третьей независимой переменной, ясно, что в ее основе должна лежать величина округа. Учет величины округа в количественных исследованиях связан с одной технической проблемой. Что делать, если величины округов в рамках одной избирательной системы различаются между собой? Самый простой ответ на этот вопрос состоит в том, что нужно разделить количество депутатов на количество округов [40]. Результирующий индекс («средняя величина округа») довольно широко применяется в сравнительных исследованиях. Главный недостаток этого индекса, по мнению Р. Таагеперы и М. Шугарта, таков: «Если есть стомандатный округ и сто одномандатных округов, совпадает ли эффект . с ситуацией, когда в стране сто один двухмандатный округ?» [35, с. 264]. Средние величины округов, действительно, почти совпадают Но здравый смысл заставляет оценить данные две системы как совершенно различные. В литературе предложено несколько способов решения этой проблемы. Некоторые из них весьма сложны и предполагают субъективную оценку тех или иных характеристик избирательной системы [41, 42]. Такие недостатки отсутствуют, однако, у «средневзвешенной величины округа» (СВВО), вычисляемой путем возведения всех величин отдельных округов в квадрат, суммирования результатов и деления суммы на общее число мест в законодательном собрании [43]. Если все величины округов одинаковы, то значение СВВО равно этой величине и, разумеется, совпадает со средней величиной округа. Но если величины округов различны, то СВВО приписывает определенный «вес» наибольшим. Скажем, в гипотетическом примере Таагеперы и Шугарта наличие стомандатного округа увеличивает значение СВВО до 50, в то время как в системе с двухмандатными округами СВВО остается равной двум. Таким образом, СВВО и является третьей независимой переменной. Чтобы учесть воздействие мажоритарной системы и специфических особенностей, присущих избирательному законодательству отдельных регионов, я скорректировал значения переменной следующим образом. Величины мажоритарных округов до суммирования и деления на общее число мест не возводились в квадрат, а делились на два. То же самое касается одномандатных округов, зарезервированных для представительства меньшинств. В случаях, когда такие округа были многомандатными, деление на два производилось после возведения в квадрат. При вычислении величины СВВО для Калмыкии значение числителя было определено обычным способом, но в знаменателе было количество мест не в Народном Хурале, а в Законодательном собрании в целом. Разумеется, деление на два - это произвольная операция. В качестве делителя в принципе могло использоваться любое превышающее единицу число. Но возведение именно в квадрат (а не в какую-то иную степень) при вычислении СВВО по обычной формуле не менее произвольно. Никаких строгих способов определить «вес» того или иного фактора при вычислении обобщающих индексов не существует. Завершая обзор независимых переменных, следует отметить, что один из гипотетически важных факторов операционализировать так и не удалось. В сравнительных исследованиях установлено, что чем сильнее законодательное собрание по отношению к исполнительной власти, тем более важными являются парламентские партии [44]. Действительно, важность собрания побуждает представленные в нем силы к более четкому оформлению своих программных позиций и к организационному структурированию, а это подавляет стимулы к политическому персонализму. Вполне возможно, что таково положение дел и в России. Правда, непрезидентские формы правления на региональном уровне встречаются настолько редко, что нет никаких оснований приписывать этому фактору статистическую значимость. Однако анализ конституций и уставов отдельных регионов показывает, что и в рамках президентских форм правления конституционные полномочия законодательных собраний различаются достаточно сильно [45]. Беда в том, что в российской региональной политике конституционные полномочия далеко не идентичны реальным политическим возможностям, но именно последние подразумеваются под «силой» парламента в сравнительных исследованиях. Например, если следовать букве конституции Башкортостана, то окажется, что его законодательное собрание - одно из сильнейших в России. Известно, однако, что главным - по существу монополистическим - фактором башкортостанской политики является президент. К сожалению, мне не удалось решить задачу строгого (т. е. исключающего субъективную оценку) определения реальных политических возможностей, находящихся в распоряжении законодательных собраний всех 86 включенных в выборку регионов. В итоге мы остаемся с тремя независимыми переменными - ВЭК, ИП и СВВО. Их значения по отдельным регионам представлены в таблице 1, а содержащийся в следующей части статьи корреляционный анализ направлен на то, чтобы выявить их влияние на зависимые переменные. Кроме того, будет проанализировано воздействие независимых переменных на развитие каждой из семи основных партий. Индикатором такого развития послужит их представительство в региональных законодательных собраниях. Естественно, что для решения этой задачи я заменил индекс ПС на два менее общих показателя - процентные доли голосов, полученные соответствующими партиями или их предшественниками на думских выборах 1995 года по партийным спискам (Сп) и в одномандатных округах (Окр). Как и в случае с ИП, конструирование последней переменной предполагало сведение воедино данных по голосованию в одномандатных округах, расположенных на территориях отдельных регионов (как известно, в 1995 году число округов на регион варьировалось от 1 до 11). Такие обобщенные данные не публиковались, и я не сообщаю здесь результаты моих собственных подсчетов лишь из соображений экономии журнального пространства. Отмечу, однако, что в день думских выборов 1995 года в избирательных бюллетенях было 87 кандидатов АПР в 54 регионах; 129 кандидатов КПРФ в 61 регионе; 90 кандидатов КРО в 49 регионах; 63 кандидата КТР в 31 регионе, 188 кандидатов ЛДПР в 75 регионах, 105 кандидатов НДР в 58 регионах; 69 кандидатов «Яблока» в 35 регионах [46].


Страница: