Когда слушали особенно важные дела, которые могли повлечь за собой смертную казнь, тюремное заключение, изгнание, лишение гражданских прав или конфискацию имущества, для процесса отводился целый день, причем точно распределялось время для отдельных моментов: для обвинения, для защиты, для голосования судей и т.д. В этих случаях вовремя чтения документов клепсидру не останавливали, но обвинителю и обвиняемому предоставлялось равное время для обвинения и защиты.

Чтобы показать свою уверенность в правоте дела, ораторы иногда предлагали противнику говорить в срок, назначенный для их собственной речи, но, конечно, это был только риторический прием.

Закон требовал, чтобы каждый вел свое дело сам. Поэтому в Афинах не было адвокатов в современном смысле слова. Однако стороны могли вести без посторонней помощи только мелкие частные процессы. В более сложных процессах- нельзя было ограничиться представлением фактов, разъясняющих дело, надо было сгруппировать эти факты в надлежащем порядке, осветить их так, чтобы дело для судей было совершенно ясно. Понадобились люди, которые знанием обычаев и законов могли бы помочь удачиому ведению дела. Такими людьми были логографы «писатели речей». Труд логографов оплачивался хорошо и пользовался большим спросом. Поэтому даже такие ораторы, как Демосфен и Лисий, становились логографами для того, чтобы поправить свое расстроенное состояние. Но уважением логографы не пользовались, так как убеждения их считались продажными. Обязанности логографов по отношению к клиентам были довольно многочисленны: логограф должен был собрать весь материал, необходимый для предварительной подготовки дела, указать судебную инстанцию, которой подлежало данное дело, избрать наиболее выгодный вид жалобы, и, наконец, в тех случаях, когда наказание не было установлено законом, а определялось судом, наметить подходящую кару, чтобы суд не назначил наказания, предложенного противной стороной. Но главной задачей логографа было написание речи, которую клиент заучивал цаизусть и произносил на суде. Такая речь должна была отвечать следующим требованиям: она должна была быть составлена применительно к умственному кругозору клиента, социальному положению, манере и умению говорить и т. д. При этом логограф действовал как драматург и всячески старался замаскировать свое участие в составлении речи.

Так как судьи с недоверием относились к искусным ораторам, вероятно опасаясь обмана с их стороны, то надо было составить речь так, чтобы она казалась речью человека неопытного, не искушенного в красноречии; в речах, написанных логографами, нередко встречаются заявления о незнакомстве с ораторским искусством и судебной практикой.

Наконец, надо было составить речь так, чтобы она казалась не подготовленной заранее, а импровизированной. Таким образом, стороны часто произносили речи, составленные для них опытными судебными ораторами за деньги или по дружбе.

Был и другой способ юридической помощи. Нередко обвинитель или обвиняемый произносил только краткое введение, иногда всего несколько слов, а самую речь или ее наиболее ответственную часть произносили за них, с позволения судей, их друзья, один или даже несколько, большей частью пользующиеся уважением сограждан люди и искусные ораторы. Эти «помогающие ораторы» назывались синегорам и, а их речь синегорией. Синегоры всегда старались обосновать свое выступление или дружбой с тем, за кого они говорили, или враждой к противнику, или другим важным обстоятельством. Делалось это для того, чтобы избежать подозрения будто они наняты за деньги, что считалось позорным и было запрещено законом. Однако этим обычаем безвозмездной дружеской помощи нередко прикрывались платные судебные ораторы. Обоснованием участия в деле начиналась обычно каждая синегория.

Во время речи ораторы имели под рукой все представленные при предварительной подготовке дела документы, которые по мере надобности предлагали читать секретарю, чем часто прерывали свою речь; обращались также к свидетелям, которые обязаны были присутствовать на суде и подтверждать данные ими показания. Тогда свидетели поднимались на ораторскую кафедру или на возвышение и повторяли свои показания, данные в процессе подготовки дела. Если недостаток времени не позволял выслушивать устные показания, ограничивались чтением письменных свидетельских показаний и устным подтверждением правильности их.

Стороны пытались всеми средствами воздействовать на судей, не щадили друг друга в своих речах, приводили с собою, вопреки запрещению закона, своих жен, престарелых родителей и малолетних детей, которые убитым видом, стенаниями и слезами старались разжалобить судей.

По окончании судоговорения происходила подача голосов судьями. Голосование было тайным без предварительного совещания между судьями. Голосовали посредством камешков белых или цельных и черных или просверленных, из которых первые служили для оправдания, а вторые — для обвинения.

В IV—III веках голосовали посредством цельных или просверленных медных пластинок, сохранивших старое название камешков. Аристотель так описывает процедуру голосования: гелиасты, избранные по жребию заведовать баллотировочными камешками, вручали каждому из судей по два камешка — белый и черный или цельный и просверленный; вручали эти камешки так, чтобы стороны видели, что никто из судей не получил по два одинаковых камешка. При этом другой гелиаст, также избранный по жребию, отбирал у судей жезлы и выдавал им взамен бронзовые марки, по предъявлении которых они получали от должностных лиц финансового ведомства свое вознаграждение.

Делалось это для того, чтобы никто из судей не уклонялся от подачи голосов, так как не участвующий в голосовании не получал марки и, следовательно, вознаграждения. В суде стояли две амфоры: бронзовая и деревянная. Стояли они порознь одна от другой, чтобы нельзя было незаметно подкинуть лишних камешков. В эти амфоры судьи опускали камешки. Бронзовая амфора была закрыта крышкой с узким отверстием посредине, в которое мог пройти только один камешек, чтобы никто не мог незаметно опустить двух. Когда камешки были розданы, глашатай объявлял: «Просверленный (черный) камешек за первого говорившего, цельный (белый) — за говорившего последним». После этого судья брал камешек так, чтобы не показать сторонам цельный он или просверленный, и опускал камешек, выражающий его приговор, в бронзовую амфору, а не имеющий значения — в деревянную. Когда подача голосов заканчивалась, служители брали бронзовую амфору и высыпали опущенные в нее камешки на счетную доску, снабженную углублениями, облегчающими раскладку и подсчет камешков. Затем камешки раскладывались на счетной доске; просверленные — отдельно от цельных и так, чтобы они были видны сторонам и судьям. В случае сомнения в правильности голосования справлялись, одинаково ли число камешков в обеих амфорах, так как деревянная амфора служила только для контроля бронзовой.

После подсчета камешков глашатай объявлял результаты голосования. При равенстве голосов подсудимый считался оправданным.