— А сколько лет вашему сыну? Тургенев берется за перо.

— Пятый пошел.

— Ну, в таком случае не возьмут.

— Ах, знаете, я на всякий случай вперед. Нахожусь проездом в Париже, думаю: надо навестить Ивана Серге­евича, он такой добрый, а Олег подрастет, ему пригодится рекомендательное письмо. Да заодно и подпись знамени­того писателя.

Вероятно, не так уж благословлял в сердце своем «Иван Сергеевич» разных мамаш и Олегов, но письма писал, пока в дверь не стучала твердая рука Виардо: конец аудиенции, господина Тургенева ожидают к завтраку (или к обеду, или еще что).

Вечером вист — одно из приятных для него развлече­ний. А 18 июля в доме праздник: день рождения Полины. (В Баден он всегда приезжал к этому времени из России. В Буживале не совсем так.)

Разумеется, делает Тургенев подарок: за несколько дней катит в карете в Париж, в SalleDrouot. Там он за­всегдатай.

Его кличка GrandGogorusse (большой русский простофиля). Это значит, что нетрудно его облапошить — и действительно, нет ничего легче. Он разыщет какую-нибудь камею, шаль, миниатюру. Переплатит, робко свезет домой. Подарок будет принят с царственным благоволением, как самоочевидный шаг. Черные глаза лишний раз блеснут. Лишний раз поцелует он красивую некогда руку.

И анабаптисты не отстанут. К торжественному дню заказывают они в Париже огромнейший букет красных роз, букет-монстр, чтобы умилостивить госпожу. К ним присоединяются еще две ученицы — подношение от пя­терых.

Полина все-таки дает утром урок.

Стучат. Въезжает целый куст роз. Она сразу понимает, в чем дело, но слегка играет: хмурится, делает недоуменное лицо . За дверьми шепчутся остальные четыре девицы.

— Что такое? Откуда это? В букете пять визитных карточек. Она медленно вынимает их, по одной, медленно, как бы плохо разбирая, читает.

— Ну какие глупые, что это за пустяки!

Но анабаптисты уже ворвались, виснут на ней, це­луют.

Разумеется, парадный обед, с шампанским, индейка­ми, мороженым. Вечером гости. Ученицы будут петь. Может быть, и Полина вспомнит былое, остатками знаме­нитого голоса споет «О, только тот, кто знал свиданья жажду .» — сверкнет непогасшими глазами, вновь одно сердце взволнует.

А потом кончится этот день. Один останется Тургенев у себя в chalёt — как и всегда. В угловом окне, над Пари­жем, бледное зарево. Летние звезды в небе. Лампа под зеленым абажуром на столе. Как некогда в Куртавене-ле — шум крови в ушах, шорох — неумолкаемый лепет деревьев, капля падает с легким серебристым звуком. Тончайшее сопрано комара. И — ощущение ушедшей жизни.

В полночь было страшновато в уединенном Куртаве-неле, могло пригрезиться что-нибудь, почуяться. Но тогда — молодость. Хоть ненадолго — да увенчанная лю­бовь. И тот неведомый мир, чуть приоткрывавшийся, был Далеко: едва давал о себе знать. Теперь он рядом. Совсем приблизился, как кошмар «Сна». Тайные силы, грозные и недобрые, может быть, и могли заколдовать и покорить ему ту, около которой (в неравной борьбе) прошла жизнь. Но вот не заколдовали. Не обратно ли? Не им ли овладе­ли — приковали к «краешку чужого гнезда»?

Возможно, встанет monsieurTourgueneff, в тишине ночи обойдет сад и, вернувшись, запишет у себя в дневнике: “Самое интересное в жизни - смерть”.

Литература:

Весь ТУРГЕНЕВ – (1942 год издания)