Культ физической силы был свойственен прежде всего представителям военной аристократии, рыцарям, страстью которых была война. Кумирами людей всех сословий были те, кто совершал под­виги, то есть нечто из рода спортивных достижений. То же стремление к геройству наблюдалось у клириков, особенно у монахов. Ирландцы научили средневековых монахов высоким деяниям: аскетизму, пьянящему умерщвлению плоти. Святые, подхвативший "дело мучеников первых веков христиан­ства, были своего рода «атлетами Христа». Их подвиги тоже но­сили чисто физический характер. Наконец, и искусство тоже рва­лось к геройству: то это была необычайная тщательность в отдел­ке деталей, а то чрезмерность в самой постройке.

Готический художник совер­шал подвиг.

Ментальная модель в это время охватывала одновременно видение мира, свойственное воинам, и вместе с тем предполагала упрощенный дуализм, оппозицию двух противоположностей. Вся

духовная жизнь людей Средневековья концентрировалась вокруг противостояния добра и зла, добродетелей и пороков, души и те­ла.

Экзальтация была неотделима от поиска. Не поддаваться соблазнам суетного мира - таково было стремление всего средневекового общества снизу доверху. Поиски за пределами обман­чивой земной реальности того, что за ней скрывалось переполняли литературу и искусство средних веков. Суть ин­теллектуальных и эстетических исканий средних веков составляло прежде всего раскрытие потаенной истины. Это было главное занятие сред­невековых людей.

Отсюда—популярность всего того, что способно открыть царство грез. Возбуждающие средства, любовные напитки, пряности, зелья, порождающие галлюцинации,—все это предла­галось во множестве, на любой вкус и по любой цене. Деревенские колдуны снабжали ими крестьян, торговцы и лекари—рыцарей и государей. Все ждали видений и часто удостаивались их. Цер­ковь, осуждая колдовские средства, фактически предлагала им лишь замену: перед всяким важным делом она предписывала про­должительный пост (обычно трехдневный), обряды аскетизма, молитвы, которые должны были создать пространство, необхо­димое для сошествия вдохновения и благодати.

Средневековых людей всю жизнь тревожили сны. Сны возвещали, сны разоблача­ли, сны побуждали к действию - словом, они составляли интригу духовной жизни. Сны посещают людей всех общест­венных слоев. Король Англии Генрих I увидел во сне, что про­тив него восстали все три сословия. Монах Гунзо во сне узнал о цифровых данных, необходимых для реконструкции церкви в Клюни. Гельмбрехту-отцу во сне открылись этапы трагической судьбы его сына.

Рядом с этой ментальностью и эмоциональным восприятием мира, в основе которых лежало магическое, зарождалась и разви­валась новая система мировосприятия, особенно в городах и че­рез города, поскольку эволюция там происходила быстрее. Изме­нения чувствовались уже в ХП в., а в ХIП они, можно считать, одержали верх.

В средневековом об­ществе часто в одном и том же человеке две системы мышления, магическая и научная, не только сосуществовали, но и вмещались одна в другую: в старую систему все больше проникала новая и постепенно подтачивала ее, создавая внутреннее напряжение, нарушая связность и последовательность представлений.

Первым новшеством, которое появилось в XII в. в этой обла­сти, была разработка нового ментального «оснащения». Ее осу­ществляли люди, которые пре­подавали в городских школах, становившихся университетами. Ис­ходной.точкой в формировании этой ментальной «оснастки» слу­жил материальный предмет - книга. Ибо надо очень хорошо себе представлять: университетская книга и книга монастырская - весьма отличны друг от друга. Нельзя, конечно, отрицать, что и в монастырях книга была инструментом культуры. Но монастырская книга, в том числе и в своей духовной и интел­лектуальной функции, играла прежде всего роль сокровища. В от­личие от этого университетская книга была прежде всего инстру­ментом познания.

На самом же деле изменение функции книги было всего лишь частным случаем более общей эволюции: распространения пись­менной культуры и прежде всего обретения письменных. текстом новой функции - функции доказательства. Ордалии были запре­щены IV Латеранским собором (в 1215 г.): им на смену постепенно приходили письменные доказательства истины, и это был переворот .в юстиции.

Традиционное общество, в котором очень велика была роль слухов,

устной передачи информации, медленно приучалось если не читать, то,

во всяком случае, использовать письменное слово точно так же, как в экономической жизни оно привыкало иметь дело с деньгами.

Ментальное «оснащение» обновлялось во всех областях жизни. Так же как и технические новшества в экономике, все новое в культуре встречало сопротивление. Десакрализация книги сопровождалась «рационализаци­ей» методов интеллектуальной работы, да и самих ментальных механизмов. Разумеется, никто не ставил под сомнение тради­ционные объекты исследования. Например, все более и более мно­гочисленные критические суждения относительно мощей не ставили под сомнение саму действенность мощей. Целью но­вых исследований было выявление фальшивых мощей, которых становилось все больше вследствие крестовых походов (так же как и растущей потребности церкви в деньгах). Даже если посмотреть глубже, схоластический метод не ставил под сомнение веру. На­оборот, он стремился прояснить, очистить, лучше понять эту веру. Но как бы то ни было, применявшиеся в схоластике методы пред­полагали настоящий переворот в ментальных установках.

Схоластический метод предполагал прежде всего обобщение старой, хорошо известной процедуры, которую раньше применяли главным образом при толковании Библии: вопросы и ответы. Но ведь если ставились проблемы, если авторам задавались во­просы, значит, эти авторы ставили тот или иной сюжет под со­мнение. Схоластика прежде всего занималась разработкой про­блематики. Затем она предполагала спор, «диспут», и здесь эво­люция состояла в том, что в противовес аргументированию ссыл­ками на авторитет все большее значение приобретала практика ло­гического обоснования аргумента. Наконец, за диспутом следова­ло заключение, которое делал магистр. Невозможно было уже ограничиться лишь со­мнением; приходилось подвергаться риску суждения. Так, в ко­нечном счете схоластический метод вел к осознанию личностью ее интеллектуальной ответственности.

Заострение интеллектуального инструментария, происходившее благодаря развитию схоластики, можно проследить, обратившись к трем феноменам.

Первый состоял в более тонком обращении с авторитетами. Второй это осознание возможность существования разных мнений. И наконец, третий: новое переставало выглядеть пугающе. В поисках новых доказательств схоласты ( по крайней мере некоторые из них) все шире применяли наблюдение и эксперимент. Рождающаяся схоластика попыталась установить связь между свободными искусствами и механикой, между науками и техникой. А университетские профессора относили себя' к социальным группам, гнушавшимся ручного труда.

Последствия разрыва теории и практики были во многих областях огромны. Физики экспериментам предпочитали Аристотеля,