Новое политическое устройство Германии не признается достаточно прочным и отвечающим даже самым скромным желаниям немецкого народа [28.11.1870], но в то же время ни редакция, ни большинство корреспондентов не ставят под сомнение существования единой немецкой нации.

Эволюция образ немца на страницах “Санкт–Петербургских ведомостей” вполне закономерна, если учитывать позицию редакции по франко–прусской войне, следовательно, в какой–то степени стереотипы восприятия создавались сознательно, и главное, сознательно навязывались.

“Голос.”

В июле–декабре образ немцев формируется в основном в передовицах и статьях, корреспонденции случайны, нерегулярны и малосодержательны, с декабря, когда уже на страницах “Голоса” уже сформировались определенные стереотипы, появляются регулярные корреспонденции от Н. Родионова ( декабрь–январь) из областей, оккупированных немцами, и из Берлина, подписанные В.А. (декабрь–апрель).

С самого начала Краевский и К° заняли антипрусские позиции— основная ответственность за развязывание войны была возложена на Пруссию [05.07.1870], которая стремиться к военной гегемонии в Европе и потому спровоцировала Францию [01.01.1871], хотя признавалась и определенная роль французского шовинизма [05.07.1870]. Политика Бисмарка с самого начала была завоевательной, лишь в начале прикрываясь национальными принципами [17.09.1870]. Пруссофобия подкреплялась балтийским вопросом— отмечалось, что Пруссия не имеет никаких юридических прав на остзейские провинции, но в то же время оговаривалось, что Пруссия никогда не считается ни с какими юридическими нормами [04.08., 05.08.1870].

В начале войны в иностранном обзоре и нескольких корреспонденциях отмечалось всеобщее воодушевление в Пруссии, Баварии и других областях— “пожертвования сыпяться со всех сторон, волонтеры являются тысячами” [11.07., 17.07.1870]. Однако существование прочного национального единства ставилось под сомнение— немецкий патриотизм и идея германского единства, несмотря на уверения самих немцев, появились “чуть ли не вчера”, большую роль в их распространении играет Пруссия и Бисмарк, подходящий к немецкому единству “по–прусски, с феодально–милитаристкой точки зрения”, объединяющий Германию посредством военной дисциплины [12.07.1870], “кровью и железом” [01.01.1871]; идея национального единства более всего развивалась в Пруссии [30.07.1870], и прочно укоренилась в пруссаках благодаря прусскому начальному образованию [30.09., 01.10.1870], однако пруссаки и остальные немцы понимают это единство совершенно по–разному, в корреспонденции из Гейдельберга отрицается желание южных немцев объединяться— ” .нынешние немцы— не германцы и они против всего, что нарушает их личное благополучие, хотя бы то была даже идея о единстве Германии” [22.07.1870], Германия стремиться объединится, объединится под “черно–красно–желтым знаменем Барбароссы”, Бисмарк же стремиться покрыть “прусской каской каждого немца”, Пруссия стремится не объединить Германию, а подчинить ее и округлить свои границы [05.07., 31.07.1870]. Современное объединение Германии удолетворяет лишь Пруссию, и скорее вредным для ее развития, поскольку Пруссия, превосходящая остальные немецкие государства в политическом отношении, слабее их в нравственном [16.10.1870]. Искусственный прусско–немецкий патриотизм построен лишь на племенных страстях, национальной ненависти, поэтому способствует скорее разрушению, чем созиданию— поведение прусских войск во Франции подобно поведение израильтян в Ханаане и гуннов в Средней Европе [01.09.1870]. Естественно такой патриотизм не очень прочен— свидетельства в корреспонденциях Н. Родионова— из Эльзаса— “патриотизм почтенных бюргеров ландвера охлаждается по мере недостатка в топливе и излишка однообразия в полевой жизни .” [25.12.1870], из Страсбурга— любовь к Отечеству у немцев сочетается с любовью к барышничеству— несколько немцев были отданы под суд за продажу оружия французам— “натуру не переделаешь” [09.01.1871]. Война не объединяет немцев, а деморализует их, развивает в них неуважение к другим и крайнюю жестокость [03.01.1871]; война делает их истинными поборниками завоевательной политики Пруссии— как пишет Родионов, привычка к захватам становится у них “зудом второй натуры” [06.01.1871]; свою свирепость— сожжение деревень и убийства мирных жителей— они высокомерно оправдывают тем, что последние смеют оказывать им “незаконное” сопротивление [07.01., 26.01.1871], сочетая свою жестокость с проявлениями лицемерного сердоболия— то помилуют портного, вербовавшего крестьян в франтирерские банды, то какой–нибудь генерал поможет инвалиду–зуаву пересечь какую–нибудь площадь .[07.01.1871].

О ультрапатриотических настроениях немцев свидетельствуют корреспонденции из Берлина— Германия тяготится войной, война невыгодна, но любое слово против войны встречается яростными нападками опьяненого победами большинства [22.12.1870] (два месяца спустя другой корреспондент из Германии— простой народ устал от войны, а большинство образованного сословия “закрикивают себя с тем азартом, с каким всегда оправдываются люди, чувствующие, что, что–то у них неладно” [02.02.1871].); отмечается крайнее хвастовство и самодовольство немцев, причем они не только хвалят себя гласно, но и в душе уверены, что они великолепны [13.01.1871]; в то же время отмечается, что наряду с ликованием, присутствуют и траур, хотя признаки последнего не столь заметны,— снег на улицах Берлина, который некому убрать, белые флаги общества в пользу раненных, даже прусский крест— черный с белой каймою— орден за военную доблесть— свидетельствует о трауре, а не о самодовольном ликовании [06.01.1871]; да и ликования берлинцев отмечены некой умеренностью— немцы отличаются практичностью— иллюминации (свечам и газу) они предпочитают флаги, поскольку их можно использовать не один раз [15.01.1871], иллюминация же всегда соразмерна значению события, и то часто огни в окнах— из приличия или для рекламы [10.03.1871]; наиболее пылкие патриоты, видимо, мальчишки, которые все поголовно носят военные фуражки, и авторы многочисленных патриотических стихов и куплетов, патриотическая поэзия печатается даже в так называемых “столовых газетах”— что–то вроде меню, причем сочинители настолько усердствуют в патриотизме, что некоторые слова цензуре приходиться вымарывать [10.03.1871], патриотизм в ходу и в народных театрах, характерно, что в ура–патриотических пьесах встречаются достаточно грубые шутки в адрес немецких собратьев— баварцев–“жирных пьяниц”, саксонцев и др. [21.03.1871]; увлечение победами крайне велико— на каждом углу копии телеграмм, депеш, продаются также наборы литографированных депеш на карточках, большим спросом пользуются военные карты, лавочники вывешивают в витринах портреты пруских военачальников, правда, они это делают больше для рекламы [06.01.1871], иногда эта страсть к военной славе и самопрославлению принимает комические или даже кощунственные формы— в берлинских лавках продается суповой концентрат в виде статуэтки Вильгельма I, обещают и Бисмарка [04.02.1871], везде изображения прусских крестов— из сахара, выдавленные на мыле, на книгах, и т.д., на пасхальных яйцах можно увидеть изображения прусских военных деятелей [16.04.1781]; апогея патриотизм берлинского населения достиг во время торжества, видимо, по поводу перемирия— торжества, далеко не соответствующего представлениям о немецкой флегматичности, неэмоциональности, прусской дисциплине, — бестолково, безвкусно размещенная иллюминация, давка, несмолкающие крики “Ура”, кучи мальчишек с флагами, фонарями, песнями, ружейная пальба, 72 флага— проявление патриотических способностей купечества— на городской ратуше, которую ночью смирные немцы под влиянием пива брали штурмом, на следущий день— траур— берлинцы с поникшими головами отправляются пить пиво (картины пивопития в корреспонденциях потрясают воображение не меньше боборыкинских— даже своих четырехлетних детей берлинцы поят пивом из ведрообразных сосудов, характерно, что корреспондент не употребляет выражения “пивной патриотизм”, наоборот сомневается в том, чтобы истый немец, потребляющий пиво в соответствующих количествах, был способен выражать какой–либо пафос, даже патриотический [26.01.1871] ) [21.02.1871]; при всем буйстве патриотизма, немцы не испытывают ненависти и презрения к французам, они могут презирать полудиких тюркосов или Наполеона III, но не Францию, перед которой всегда преклонялись и будут преклоняться, Германия слишком много приобрела от французской культуры, чтобы от нее отказаться, рассуждения отдельных ультра–патриотов о победе тевтонской расы над романской совершенно нелепы [04.02., 11.02.1871]; Пруссии необходима Франция; Пруссия— страна полиции в высшем смысле (хотя и обычные полицейские находятся особом положении—в военные дни берлинцы мерзнут, и только полицейские одеты тепло и удобно), вся внутренняя жизнь подчинена строгой дисциплине— все учатся, потому что приказано учиться, все воины, потому что приказано быть воинами, и сама власть отдает приказания, потому что обязана их отдавать [26.01.1871], приверженность дисциплине ведет к застою, Пруссия — “Срединная империя”, не способная к развитию— в которой любовь к порядку всегда будет сочетаться с выливанием нечистот на улицу, а всеобщая грамотность никогда не перейдет в образованность [27.04.1871].