3). Индивид в определенной ситуации как исходный пункт философского раз мышления Э.Фромма.

Напомним мысль Фромма: пророк далеко не всегда возглашает нечто новое. Для него существенно другое верность собственным заповедям. Сам Фромм в обстановке сциентистских увлечений столетия сохранил поразительную верность одной теме феномену человека. Эта неотступность и оказалась пророческой. Ренессанс антропологического мышления в нашем веке в огромной степени подготовлен работами Эриха Фромма.

О чем бы не писал Фромм – о бытии, власти, государстве, деспотии, культуре, нации, собственное рассуждение он начинает с человека. Индивид в определенной ситуации исторической, социальной, психологической, экзистенциальной таков исходный пункт его философствования. Соответственно все, что вырастает из подобного размышления, содействует постижению человека как феномена.

Отвергая или исправляя попытки раскрытия тайны человека, осуществленные Л.Фейербахом, К.Марксом, З.Фрейдом, философ разработал целостное учение о человеке как чувствующем, страдающем и мыслящем существе. Человек, его сущность, социальная обусловленность суть основополагающих принципов миропонимания Фромма. Индивид в "нездоровом", "больном" обществе это и исследуемая реальность, в которую "заброшена" личность, и объект социальной критики Фромма. Наконец, "кодовое" предназначение его исследований поиски путей к "обновлению", "возрождению", "самовыявлению" и "самореализации" человека.

Разумеется, определить Фромма как специалиста в области философской антропологии задача слишком общая. Персоналистская традиция в европейской философии чрезвычайно многолика. Нашим исследователям, надолго отлученным от антрополого-экзистенциальной линии в философии, не всегда очевидна ее сложность и неоднородность. Многообразие подходов к человеку порой ускользает от нас. Мы толкуем персоналистское течение как нечто нерасчлененное.

Многие философские направления, например экзистенциализм и персонализм, рассматривают человека в качестве основной проблемы философии вообще. Однако интерес к человеку, тем не менее, обнаруживается по-разному.

Персоналистская философия, обосновывающая суверенитет личности, не может отвлечься от вопросов: каковы собственные пределы человека? в чем он черпает основы нравственности? что питает его волевые импульсы? Она вовсе не стремится к тому, чтобы поста вить в центр собственной рефлексии человека. Мир для нее иерархичен. Внутри этой философии Э.Фромм занимает весьма оригинальную позицию. Он превращает человека в меру всех вещей в том смысле, что отвергает все попытки подчинить человека какой-то иной сущности. Не только общество, но и вся Вселенная оцениваются Фроммом через призму человека.

Но нет ли в таком подходе откровенной идеализации человека? Разве человек заведомо добр, универсален и безграничен? Не подрывает ли в таком случае антропологическая мысль свои собственные основания? Прославляя человека, мы как бы сознательно отвлекаемся от тех деструктивных потенций, которые заложены в нем. Не утопична ли гуманистическая этика Фромма?

4). Концепция разрушительного в человеке, феномен исторической дегуманизации.

Отметим сразу: ни идеализации, ни обожествления человека у Фромма нет. Он вовсе не отвлекается оттого, что именно человек создал антигуманное общество, растерзал природу, развил в себе некрофильские тенденции. Американскому философу принадлежит глубокая и весьма последовательная концепция разрушительного в человеке. В этом легко убедится, если прочитать хотя бы его работы "Душа человека", "Из плена иллюзий" и др.

Рассмотрим взгляды Э.Фромма на природу человека изложенные в его труде Душа человека. Ее способность к добру и злу.

Одни полагают, что люди — это овцы, другие считают их хищными волками. — Пишет Фромм —. Обе стороны могут привести аргументы в пользу своей точки зрения. Тот, кто считает людей овцами, может указать хотя бы на то, что они с легкостью выполняют приказы других людей, даже в ущерб себе. Он может также добавить, что люди снова и снова следуют за своими вождями на войну, которая не дает им ничего, кроме разрушения, что они верят любой несуразице, если она излагается с надлежащей настойчивостью и подкрепляется авторитетом власти­телей — от прямых угроз священников и королей до вкрадчивых голосов более или менее тайных обольстителей. Кажется, что боль­шинство людей, подобно дремлющим детям, легко поддается внуше­нию и готово безвольно следовать за любым, кто, угрожая или заискивая, достаточно упорно их уговаривает. Человек с сильными убеждениями, пренебрегающий воздействием толпы, скорее исключе­ние, чем правило. Он часто вызывает восхищение последующих поколений, но, как правило, является посмешищем в глазах своих современников.

Однако Фромм тут же замечает, что если большинство людей — овцы, то почему они ведут жизнь, которая этому полностью противоречит? История человечества написана кровью. Это история никогда не прекращающегося насилия, поскольку люди почти всегда подчиняли себе подобных с помощью силы. Он справедливо указывает на то, что Талаат-паша не сам убил миллионы армян, и так же Гитлер не один убил миллионы евреев, а Сталин — миллионы своих поли­тических противников. Эти люди были не одиноки, — говорит Фромм - они располага­ли тысячами других людей, которые умерщвляли и пытали, делая это не просто с желанием, но даже с удовольствием.

Такой мыслитель, как Гоббс, из всего этого сделал вывод: homo homini lupus est — человек человеку — волк. И сегодня многие из нас приходят к заключению, что человек от природы является существом злым и дест­руктивным, что он напоминает убийцу, которого от любимого занятия может удержать только страх перед более сильным убийцей.

Фромм находит этому явлению другое объяснение, которое заключается в том, что меньшинство волков живет бок о бок с большинством овец. Волки хотят убивать, овцы хотят делать то, что им приказывают. Волки заставляют овец убивать и душить, а те поступают так не потому, что это доставляет им радость, а потому, что они хотят подчиняться. Кроме того, чтобы побудить большинство овец действовать, как волки, убийцы должны придумать истории о правоте своего дела, о защите свободы, которая якобы находится в опасности, о мести за детей, заколотых штыками, об изнасилованных женщинах и поруганной чести.

Этот ответ звучит убеди­тельно, но и после него у Э.Фромма остается много сомнений, и он ставит следующий вопрос: Не означает ли он, что существуют как бы две человеческие расы — волки и овцы? И дальше: если это не свойственно их природе, то почему овцы с такой легкостью соблазняются поведением волков, когда насилие представлено в качестве их священной обязанности? Может быть, ска­занное о волках и овцах не соответствует действительности? Может быть, и в самом деле отличительным свойством человека является нечто волчье и большинство просто не проявляет этого открыто? А может, речь вообще не должна идти об альтернативе? Может быть, человек — это одновременно и волк, и овца, или он — ни волк, ни овца?