Опыт читательского постижения эпического полотна интересен будущему (да и состоявшемуся тоже) журналисту-газетчику прежде всего тем, что дает неожиданную возможность почувствовать, как разновеликий по своим масштабам (общее и частное, макромир и микромир - одновременно, люди разного пола и возраста, разных судеб, сословий, национальностей, культур, служебных положений, этических характеристик и т.п.), внешне пёстрый и чуть ли не хаотичный, многоголосый материал умело и свободно сцепляется, организуется, создаёт впечатление некоторого убедительного внутреннего порядка, воссоединяется в удивительно плотное, органичное целое, в некую целостную концепцию потока бытия, характера эпохи.

Встречи начинающих журналистов с эпическими, лирическими и драматическими текстами настоящего художественного достоинства исподволь одарят цепкую и благодарную память специалистов массой замечательных и по сути своей очень простых (доходчивых! - мечта журналиста) «приёмов» и «способов высказывания».

3. Выявляемые доминанты в трёх основных разновидностях современных СМИ способны открыть новые горизонты и в только ещё начинающихся, по-настоящему ещё не реализованных медиапросветитель-ских проектах и программах6. Связи тут оказываются самые непосредственные. Постоянные наблюдения над характерным поведением (восприятием журналистских текстов разного рода и достоинства) «продвинутых» представителей масс-медийной аудиторией показывают, что: в газете или журнале подготовленные читатели ищут в конечном счете эпически объемного и целесообразного «жизнеохвата» событий и явлений:

В радиопередаче, в её звуковом мире, благодарные слушатели обретают известную (лирически обусловленную) энергию самоидентификации;

в телевизионной программе опытные зрители зорко (жадно) следят за драматически явленными перипетиями напряженных действий, разного рода превращений, бесед, разговоров и т.д.

Последовательное внимание к внутренней связи трех родов словесного искусства с тремя главными разновидностями СМИ помогает более отчетливой методической организации работ, связанных с медиаобразова-нием и медиаграмотностью в вузе, в средней школе, в детских дошкольно-образователь-ных структурах.

Здесь как раз пора нам перейти от признания известной близости искусства слова и журналистского искусства к тому, что их, на мой взгляд, принципиально отличает.

Одно из главных отличий журналистского текста от текста словесно-образного (литературного, поэтического) заключается в соотношении категорий «художественного» и «этического». Непосредственная связь этих категорий в художественном мире всегда была и остается под сильным подозрением. В истории эстетической мысли часто подчеркивается самоценность художественного начала, его более или менее отчетливая удаленность от представлении нравственного порядка.

Мало того, откровенным насмешкам, всякого рода остракизму последовательно подвергаются рассуждения о близости и тем более кровном родстве художественной правды и авторской (художнической) праведности. Разность эта привычно (со ссылкой на великие авторитеты) возводится в абсолют. Особенно - в наше время, привычно и егозливо балансирующее на опасной грани добра и зла.

В русской традиции эта тенденция разобщения художественного и этического неизменно вызывает известное сопротивление: литература от веку ооручена с «проклятыми» социально-нравственными вопросами бытия, изящная словесность изнемогает в отведенных ей хоромах беспечной поэтической роскоши, поэт™ издревле больше, чем поэт и т.п.

Даже тень Пушкина не спасает адептов так называемого искусства для искусства. Виной тому его проникновенно-мудрое признание-итог, самое, быть может, ответственно взвешенное и теперь уже непререкаемое:

-чувства добрые я лирой пробуждал, . в мой жестокий век восславил я свободу

И все-таки (тот же Пушкин!): «Цель поэзии - поэзия - как говорит Дельвиг (если не украл этого)». Из письма Пушкина В. А. Жуковскому от апреля 1 825 года. И тоже предъявленное - навсегда.

Спор долгосрочный. Конца ему, похоже^ не будет. И вывод из него таков: раз некая «правда» подвергается сомнению, стало быть, в ней было и остается существенное внутреннее противоречие, не снимаемое никакими самыми трогательными, самыми заветными размышлениями на этот счет.

Да, художественное творчество самоценно. Да, этические «страсти» могут обходить его стороной. Однако этическое и художественное не разводятся до такой степени, чтобы вовсе не видеться друг с другом, чтоб взаимно оставаться глубоко чуждыми и равнодушными. Разъединенные, они пристально и ревниво взглядывают друг на друга и пробуют - от времени до времени - уз-ревать свои общие генеалогические корни .

В журналистском творчестве, природа которого, несомненно, родственна творчеству художественному, близость эстетических амбиций и этических начал (в силу особой социальной ответственности СМИ) невероятно тесная.

«Профессионально правильное» в журналистике - это (одновременно!) и честное, и образно-совершенное, мастерски проявленное и сформированное. Только так. Всё остальное - имитация настоящего качественного журналистского текста. И абсолютно прав Ю. В. Казаков, который, «не деля профессиональную культуру современного СМИ на «более» и «менее» важные составляющие, комплекс профессионально-этических зна-ний и представлений» считает «базовым для журналистики как профессии» .

Одно только очень важное уточнение: с точки зрения журналистско-профессио-нального идеала, мы вправе вести речь о родстве и даже единстве этического и эстетического в СМИ, о нераздельности журналистской этики и журналистской поэтики.

В доказательство такого подхода обратим внимание на то, как прочно сопряжены основные характеристики поэтики СМИ, отмеченные нами выше, с принципиальными ценностями этического порядка.

Эпическое начало в современных СМИ в первую очередь подразумевает многообъёмно сть и разносторонность охвата собы-тия, факта, явления на газетной полосе. Желанную разносторонность, от которой, как черт от ладана, бежит печать монологическая, карманная, сервильная, бежит пресса, под прикрытием властей присваивающая себе монополию на информацию и, стало быть, монополию на истину.

Лирические приметы радиожурналистики имеют в виду особую силу проникновенности, которой обладает (может обладать) аудио-СМИ. Не дешевую игру в поддавки со слушателем, но по-настоящему искреннюю доверительность тона, «Душевная сила» радиоискусства в одно и то же время имеет непосредственное отношение и к совести журналиста, и к его мастерству. Тут сплав. Иначе не бывает.

Многообразная конфликтопорож-дающая энергия свойственна телевизионному тексту. Но конфликт конфликту рознь. Его ведь можно и с потолка брать, изо всех сил выдавая мертворожденное за подлинное. Можно подделкой (комической ли, серьезной по форме - кому что нравится) беззастенчивой заниматься . Журналистика, этически очень далекая от безупречности, налаживает производство видеотовара, основные «творческие» параметры которого либо походят на безумные и совершенно бессмысленные, безобразные, душераздирающие «страшилки» и «вопилки», либо часто заставляют вспоминать печальной памяти послевоенную советскую «теорию бесконфликтности».