Мировой финансовый кризис в его начальной фазе выступил своего рода «универсальным примирителем» и умерил амбиции российской и американской политических элит. Фактически именно глобальный кризис остудил горячие головы по обе стороны Атлантики и продемонстрировал значительную меру взаимозависимости. Особенно очевидно это стало российской элите. Со слов В. Путина в Давосе, все находились в одной лодке. И хотя, судя по интонациям российских официальных лиц, Россия чувствовала себя в этой лодке как каторжник, прикованный к галере, с реальностью приходится считаться. Как приходится считаться новой американской администрации с реалиями, отчетливо проявившимися еще до окончания глобального экономического кризиса, – сужением ресурсной базы, подрывом всеобщей почти слепой веры в мире в исключительность американской экономической и политической модели (и соответственно эрозии американского влияния), – и с наличием целого букета внутренних и внешнеполитических проблем, доставшихся в наследство от Дж. Буша младшего.?

Победа Б. Обамы на президентских выборах на фоне глобального мирового кризиса и неизбежных по его окончании крупных геополитических и геоэкономических подвижек дает неплохой шанс на трансформацию или, по крайней мере, вывод из тупика российско-американских отношений. Пока новая администрация США наиболее плотно занимается экономическим кризисом и беспрецедентным (на уровне 1,2 трлн. долл.) дефицитом бюджета. На данный момент довольно сложно говорить о наличии у новой администрации какой-то большой политической стратегии. Ну и главное – в центре его внимания наследие предыдущей администрации. Обама занимается скорее экстренным реагированием на ситуацию в Ираке и Афганистане и поиском ответа на угрозу распространения ядерного оружия.

С приходом новой администрации и развитием кризиса прогнозируемо изменилась сама тональность выступлений американского политического истэблишмента. Администрация демонстрирует приверженность диалогу, взаимодействию с партнерами и союзниками. Уходит в прошлое неумеренный идеологический запал при формулировании целей внешней политики. В частности, перемены заметны в стилистике отношений с Китаем: госсекретарь Х. Клинтон предостерегает против использования болезненной темы прав человека для создания помех решению важных политических и экономических вопросов (хотя эта точка зрения тут же подверглась довольно жесткой критике в США за отступление от «традиционных принципов» американской внешней политики, базирующейся на идеях «распространения демократии» по всему миру). Месседж остальному миру довольно недвусмысленно дает понять, что США безусловно стремятся остаться мировым лидером, но хотят наладить более тесное взаимодействие с партнерами. Крайним проявлениям силового унилатерализма образца начала XXI в., похоже, действительно приходит конец.

Изменения военно-политической стратегии выстраданы негативным опытом последних 5 лет войны в Ираке и Афганистане. В этой связи министр обороны США Р. Гейтс отметил: «Нам следует с недоверием относиться к идеалистическим, триумфалистским либо этноцентричным представлениям о будущем военном противостоянии, которые не учитывают уродливую действительность и противоестественность войны. Некоторые идеалисты воображают, что можно запугать и шокировать неприятеля, тем самым вынудив его к сдаче и избежав утомительного преследования войск противника от дома к дому, от квартала к кварталу, от одной высоты к другой. Как сказал генерал Уильям Шерман, «любая попытка сделать войну легкой и безопасной закончится унижением и катастрофой»» [40]. Таким образом, период, когда США были настроены вести высокотехнологические дистанционные войны, опираясь на свою колоссальную, избыточную военную мощь и явное техническое превосходство, по всей видимости, заканчивается. Параллельно убывает если не решимость применять силу, то, по крайней мере, неизменная тяга представителей американского политического истэблишмента к неограниченному и одностороннему использованию силы. Америка вынужденно вступает в эпоху «smart power», умного сочетания «мягкой» и «жесткой» силы, опоры на изощренную дипломатию (априори учитывающую позиции союзников и партнеров США на международной арене) и на восстановление американского идейного (а не идеологизированного, как в начале XXI в.) влияния в мире.

С появлением Б. Обамы в Белом доме связаны, пожалуй, беспрецедентные ожидания позитивных перемен, причем не только в Америке, но и во всем мире. Психологически и даже политически этот общий тренд легко объясним. Смена администрации лидирующей мировой державы – всегда определенный шанс для улучшения двусторонних отношений и трансформации мировой политики. Тем более что пришедшие к власти в Вашингтоне демократы не связаны обязательствами с крайне непопулярной администрацией Дж. Буша – они сами критиковали республиканцев по целому ряду вопросов внутренней и внешней политики и победили под лозунгом обновления. При этом необходимо сохранять трезвую голову и помнить, что американская политическая машина довольно инерционна. И Обаме, безусловно, придется оглядываться на республиканцев в Конгрессе и на влиятельные группировки в Вашингтоне. В данном контексте завышенные ожидания едва ли оправданы. Чтобы соответствовать им, Обаме нужно будет буквально революционизировать различные стороны жизни американского общества и кардинально изменить внешнюю политику США. Пока трудно ожидать этого от такого прагматичного, эластичного и вынужденно озабоченного главным образом поддержанием политических альянсов и сложными внутренними проблемами политика, как Б. Обама.

Дело в том, что американский президент при всем колоссальном объеме полномочий, не является выборным абсолютным монархом. Его прерогативы, в т.ч. в сфере международных отношений, серьезно ограничены Конгрессом, с характерными для него группами интересов и отсутствием (в отличие от парламентской британской модели) партийной дисциплины, а отсюда – сложными закулисными маневрами и сделками. Как отмечает ряд аналитиков, первоочередная задача Обамы и его команды – выработать стратегию отношений с Конгрессом США, а вовсе не с Ираном или Северной Кореей.

В противном случае самые многообещающие внешнеполитические инициативы (впрочем, как и внутренние реформаторские намерения) имеют шанс просто увязнуть в Конгрессе. Впрочем, в потоке оценок первых шагов новой администрации часто встречается мнение, что самого драматического развития событий Б. Обаме уже удалось избежать. Многие утверждали, что президент слишком молод и не имеет представления о скрытых пружинах вашингтонской политической кухни. Предрекалось, что молодой и неопытный президент, зарекомендовавший себя блестящим публичным политиком, не справится с бюрократической средой и административной рутиной. Этого не произошло. И хотя Б. Обама демонстрирует склонность к цветистой риторике (которая является частью его политического имиджа и фирменным знаком политического стиля), он успел зарекомендовать себя весьма прагматичным и, при всей своей харизматичности, весьма рациональным политическим лидером.