Смещение российских приоритетов в области безопасности, включая ее военно-политические аспекты, на ЕС/ЗЕС в целом соответствует, вероятно, также и интересам Запада. Отношения с ЕС, учитывая их комплексный характер, не будут столь серьезно подвергаться испытаниям на прочность, как это происходит с НАТО. Подтверждением этому являются, например, разногласия по чеченской проблеме: ЕС, критикуя Россию, занимает относительно сдержанную позицию и подчеркивает, что эта критика не должна подрывать уровня и общего содержания партнерства. Самой России труднее, да и вообще фактически невозможно отказаться от сотрудничества с ЕС, так как с этим связаны ее торгово-экономические интересы и объективные приоритеты в сфере национальной безопасности. Поэтому с большей долей уверенности можно предположить, что даже при возникновении серьезных расхождений в подходах к различным проблемам международной безопасности связи с ЕС останутся действующим каналом российско-западного диалога, причем оба партнера будут проявлять постоянную заинтересованность в урегулировании противоречий.

«Милитаризация» европейского Союза не пугает российское общество, включая военных. У российской общественности и политической элиты отсутствует негативное восприятие ЕС, что во многом контрастирует с современным восприятием НАТО. Это обеспечивает потенциальную поддержку или по крайней мере отсутствие сопротивления со стороны общественного мнения курсу на активизацию сотрудничества между Москвой и ЕС в области безопасности. Например, попробуем представить себе реакцию российского общества на предложения содействия со стороны ЕС и НАТО в решении проблемы Чечни, где у России и Запада существуют серьезные разногласия. Очевидно, предложения от европейцев будут оцениваться, в первую очередь, с точки зрения конструктивности и политической целесообразности, без излишней подозрительности. Реакция на предложение НАТО была бы, прежде всего, негативно-эмоциональной, оно воспринималось бы, вероятно, как «вмешательство» европейского жандарма. Это повод не только для России, но и для самого Запада задуматься над относительной переориентацией своих связей в сфере безопасности.

В то же время следует еще раз подчеркнуть, что возможная переориентация России своего сотрудничества в сфере безопасности на ЕС не должна рассматриваться как альтернатива НАТО. Это еще более осложнило бы российско-американские отношения. Да и в целом, разве в интересах Москвы исключать из европейской системы безопасности США? Выступая против натоцентристской модели европейской безопасности, необходимо ясно сознавать, что Североатлантический союз в любом случае будет по-прежнему играть важную военно-политическую роль в Европе. И Россия, также претендующая на весомую роль, в любом случае обречена на взаимодействие с НАТО. В целом противопоставление развивающегося с ускорением европейского центра политики безопасности невозможно в принципиальном плане, ведь становление «европейской идентичности в сфере безопасности и обороны» неразрывно связано с укреплением Атлантического альянса.

Как европейские страны, так и США продолжают, несмотря на возросшие разногласия с Россией, оставаться ее партнерами и, объединенные в НАТО, способны к учету в политике альянса основополагающих российских интересов. Попытки Москвы выйти за пределы формальной логики, возлагая вину и ответственность за Косово на НАТО (и подразумевая США), но не на западноевропейские страны и организации, не только неуклюжи, но и контрпродуктивны. Нашим партнерам приходится в ответ подчеркивать очевидное: что НАТО – это не виртуальная реальность, а союз входящих в нее государств, что «югославская» политика Запада – продукт стратегического трансатлантического партнерства. Другими словами, идя на сотрудничество с Россией, европейцы не готовы отречься от самих себя, от важнейших для них принципов атлантизма.

Представляется, что переориентация сотрудничества в сфере безопасности на ЕС может способствовать укреплению и развитию отношений России со странами Центральной и Восточной Европы. Эта задача важна сама по себе, принимая во внимание довольно сниженный за последние годы уровень контактов и вязе на этом направлении. Но особую остроту эта проблема приобретает в контексте расширения ЕС. Россия может получить в лице стран-кандидатов партнеров в решении сложнейших проблем адаптации к новой ситуации в процессе расширения. А может, игнорируя важность партнерства с этими странами, «обеспечить» для себя конфронтационную модель поведения с их стороны, поскольку они будут рассматривать в этом случае Россию как серьезное препятствие на пути в ЕС (по аналогии с НАТО). Кстати, поиск совместных ответов на вызовы расширения может быть признан одной из основных тем политического диалога Россия – ЕС, возможно, с участием в той или иной форме и стран-кандидатов.

Заключение

Процесс «милитаризации» ЕС, очевидно, не только не противоречит российским интересам, но, вероятно, вполне соответствует им. Как ни парадоксально, но такая «милитаризация» способствует демилитаризации международных отношений, поскольку военное измерение ЕС неизбежно будет играть вспомогательную роль в рамках его комплексной политики безопасности. Усиление роли и ответственности ЕС/ЗЕС укрепило бы и перспективы взаимодействия Запада с Россией в сфере безопасности. Ведь само понятие «неделимости европейской безопасности» в силу соседства с нами, имеет для ЕС/ЗЕС более содержание, чем для американцев. Это особенно важно теперь, когда будущее содержание отношений Москвы с НАТО стоит под вопросом. Европейские каналы могли бы в какой-то мере восполнить дефицит отношений между Западом и Россией в сфере безопасности и даже обогатить их содержание. Ведь ЕС демонстрирует готовность структурировать диалог с нашей страной таким образом, чтобы он включал совместные механизмы. А это как раз именно то, что цементирует партнерство, и то, чего так и не смогла добиться Россия в отношениях с НАТО. И, наконец, для России важно преодолеть недальновидную практику «отказа» от Центральной и Восточной Европы как адресата нашей политики безопасности. А новое качество отношений ЕС-Россия открывало бы перед ней дополнительные возможности развития сотрудничества со странами этого региона, которые все более определенно включаются в орбиту европейской интеграции.

Однако Россия не может искать пути выхода из нынешнего кризиса российско-западных отношений без активной ответной реакции со стороны Запада. И западным странам предстоит ответить для себя на вопрос, какова цель их партнерства с Москвой. До сих пор сотрудничество служило главным образом средством, обеспечивающим влияние на Россию, но сама она обладала при этом довольно ограниченными возможностями обратного влияния. Будет ли Западный мир продолжать придерживаться этой линии поведения, которая неизбежно будет продуцировать неудовлетворенность России и напряженность в отношениях с Западом, особенно в области европейской безопасности? Или, извлекая уроки нынешнего кризиса российско-западных отношений и учитывая новую внутреннюю ситуацию в России, он все же проявит готовность к развитию равноправного партнерства, основывающегося на совместных механизмах принятия решений и практических действий? Именно выбор Запада определяет пространство маневра России для сотрудничества с ним в сфере европейской безопасности. И если запад не спешит с ответом, это, естественно, снижает и заинтересованность нашей страны в восстановлении отношений. В проигрыше могут оказаться обе стороны, поскольку процесс западного расширения без необходимого сбалансирования его развитием партнерства, реального, а не декларативного, с Москвой выталкивает ее на европейскую периферию. Сжатие российской пружины в этой ситуации не может восприниматься Западом как попытка шантажа и тем более политического блефа. Россия вправе ожидать от западных партнеров ответственного решения с учетом чрезвычайно серьезных вызовов безопасности, перед которыми поставлена Европа в результате обострившего столкновения центростремительных и центробежных процессов в ее развитии.