Сыграв половину вариаций, он встал и хотел поки­нуть негостеприимный дом, но хозяйка попросила его подождать возвращения ее супруга. Моцарту пришлось ждать еще с полчаса, пока не явился хозяин дома. Он отнесся к своему гостю иначе, выслушал его вниматель­но, и благодарный Вольфганг, забыв все не­приятности, холод и дурной инструмент, стал играть «так, как я играю, когда бываю в духе». Но кажется, это знакомство не принесло большой пользы Моцарту, как и вообще на этот раз в Париже ему не везло, тем более, что он не умел извлекать выгоды из своего положения и из своих знакомств. Гримм доставил ему уроки у гер­цога де Гин Сам герцог играл на флейте, дочь же его играла отлично на арфе (для них Моцарт написал свой концерт для флейты и арфы, хотя и недолюбливал этих инструментов). С m-lle Гин Моцарт занимался теорией; ученица его обладала исключительной памятью и была достаточно даровита, судя по тому, что уже на третий урок она написала трехголосные задачи. Отец хотел, чтобы она познакомилась с основ­ными правилами сочинения и была бы в состоянии пи­сать маленькие вещи для обоих инструментов. Однако Моцарт оказался слишком требовательным учителем; он наивно воображал, что музыка должна даваться другим так же легко, как и ему, и выходил из себя из-за того, что его ученица на четвертый урок не может написать менуэт: он решил, что у нее нет идей, что она глупа, без­дарна и бестолкова. В конце концов ему отказали, запла­тив за труды три луидора, которые он с негодованием отверг.

Чем больше он жил в Париже, тем меньше Париж ему нравился. Единственную его отраду составляли друзья: Гримм и знаменитый, хотя уже старый певец— Рааф, да еще некоторые из его мангеймских товарищей, приглашенных участвовать в так называемых Concerts spirituels—концертах, сходных с нашими симфони­ческими, Через мангеймских артистов директор концер­тов, Легро, заказал Моцарту приписать 4 новых хора к Miserere Гольцбауера, которые предполагалось в скором времени исполнить. Эту крайне спешную работу Моцар­ту пришлось сочинять в кабинете директора, что было очень стеснительно. Но никакие препятствия не могли сдержать его творческой силы: хоры поспели вовремя и вышли превосходными. Он снова принял предложение того же самого директора написать симфонию для одного из концертов. Моцарт окончил ее необыкно­венно скоро и сдал директору. Оставалось четыре дня для переписки. Но на другой день Моцарт нашел ее не­переписанной на столе директора; он удивился, но про­молчал. Через два дня он снова зашел—симфония со стола исчезла. Моцарт, почуяв недоброе, стал искать в комнате и нашел ее в углу, под кипой старых нот. При­творившись, что ничего не подозревает, он спрашивает Легро, отдана ли его симфония для переписки. «Нет, я забыл»,— вот единственное объяснение, которое он по­лучил, и симфония не была исполнена. Моцарт пред­полагал, что здесь скрывалась интрига, главным участни­ком которой он считал итальянца Камбини. Он писал отцу: «Если бы здесь у людей были уши, чтобы слышать, сердце, чтобы чувствовать, и хоть какое-нибудь понятие о музыке — я бы над всем случившимся посмеялся, но я окружен скотами и тварями (что касается музыки)». Он перестал бывать у Легро, но впоследствии имел одно большое удовлетворение: у Раафа он случайно встретил директора, который извинился в своем дурном поступ­ке и попросил его написать новую симфонию. Моцарт не умел питать к своим врагам ни вражды, ни злобы; он принял предложение и написал симфонию, которая так и называется французской или парижской. Зала, в кото­рой исполнялась в первый раз эта симфония, была на­звана впоследствии в честь Моцарта залой «Pas de loup» — «Волчий шаг», что представляет перевод слова Wolfgang (Вольфганг). Симфония прошла блестяще, имела громадный успех, и обрадован­ный автор побежал после концерта в Пале-Рояль, уго­стил себя мороженым, прочел по четкам молитву, как обещал, и, счастливый, вернулся домой. Этой симфонией и ограничились его успехи в Париже. Ко всем же неуда­чам присоединился последний и жестокий удар — поте­ря горячо любимой матери. Старушке плохо жилось в Париже, где она проводила целые дни одна в своей ка­морке, как в одиночном заключении. Продолжительные путешествия, тяжелые условия их жизни, утомление над­ломили ее силы, и она слегла. Четырнадцать дней и но­чей провел Моцарт у постели матери, моля Бога только об одном: чтобы Он послал ей тихую кончину, а ему бы дал силы перенести удар с покорностью и мужеством христианина. «Бог щедро даровал мне обе эти ми­лости»,— писал он, и после смерти матери его первая за­бота была об отце и сестре. Он весь трепетал при мыс­ли, что этот удар может повлечь за собою смерть других любимых ему существ, и просил своего зальцбургского друга Буллингера приготовить отца к печальному из­вестию, причем писал ему, что мать почти безнадежна, что он сам готов ко всему и во всем видит волю Божию. Когда же Моцарт получил ответ отца и увидел, что отец принял удар с твердостью и смирением, то упал на ко­лени и благодарил Бога за эту новую милость.

СЛУЖБА В ЗАЛЬЦБУРГЕ.

После смерти матери осиротелый Моцарт почувство­вал себя еще более одиноким в Париже, да отец его и не желал, чтобы он оставался там без материнского надзо­ра. Леопольд Моцарт теперь ясно видел, что Париж не оправдал возложенных на него надежд, и потому, как только в Зальцбурге освободилось место придворного органиста, он выхлопотал это место своему сыну и на­писал ему, чтобы тот немедленно выезжал. В октябре 1778 года Моцарт оставил Париж без сожаления, но с от­вращением думая о ненавистном ему Зальцбурге. Он писал отцу, что принимает эту должность единственно из любви к нему и радуется только тому, что будет жить вместе с дорогими ему отцом и сестрой. Ничто другое не влекло его туда: жизнь в Зальцбурге после свободной, независимой, хотя и тяжелой жизни в Париже казалась ему настоящим рабством; поэтому он нисколько не то­ропился к месту своего назначения. Оставшись на не­сколько дней в Страсбурге, Моцарт по просьбе друзей дал там два концерта, причем оба раза играл в пустой и вследствие того холодной зале; первый концерт дал при­были 3 луидора, второй — всего один. Но Моцарт менее всего думал о деньгах; его радовало то, что на его кон­церт собрался весь цвет Страсбурге кого музыкального мира, и раздавались такие восторженные и громкие ап­лодисменты, как будто зала была битком набита. Моцарт увлекся и сверх программы играл так много, что хвати­ло бы на целый концерт.

Из Страсбурга он поехал в дорогой его сердцу Мангейм, сгорая нетерпением увидеть любимую девушку и осуществить так долго и тайно лелеемую мечту — сде­лать ее своей женой. Но Алоизия, тогда уже придворная певица, пере­селилась вместе с остальными музыкантами. Верный по­клонник последовал за ней и повез ей новую дань своей любви — чудную арию. Но тут ко всем ранам его души присоединилось разочарование в первой любви: Алои­зия ему изменила! Первоклассная певица, блестящая кра­савица, окруженная толпой поклонников, девушка до­вольно неглубокая и пустая, она забыла своего скромно­го, далекого друга, и только впоследствии поняла, какого великого гения она в нем потеряла. Теперь же, когда в комнату вошел в странном костюме — в красном кафта­не с черными пуговицами в знак траура — бледный и изнуренный юноша, которого горе, конечно, не могло украсить, то Алоиза его не узнала. Моцарт сразу понял, что он забыт; в нем проснулась гордость, и чтобы не по­казать ей, как ему больно, он прямо подошел к форте­пиано и пропел: «Я с удовольствием оставляю девушку, которая меня не хочет».