Однако, как и во время гражданской войны, достоин­ства Троцкого как политического и государственного дея­теля нередко перерастали в крупные недостатки. Его стремление к абсолютизации вполне оправданных в усло­виях послевоенной разрухи и всеобщей неразберихи ад­министративных методов не замедлило вылиться в конст­руирование модели так называемого «милитаристского социализма», представлявшей собой шаг назад к пози­циям домарксистского утопического социализма казар­менного типа.

В основе этой модели лежало требование милитари­зации хозяйства страны, превращения ее в подобие ги­гантской военной казармы, где все делалось бы по при­казам сверху, а массы были бы послушными исполните­лями воли своих командиров. Субъективистский произ­вол, упор на административные методы, милитаризацию труда, на принуждение и устрашение, отрицание методов

убеждения и материального стимулирования, «перетряхивание» и «завинчивание гаек» как средства руковод­ства общественными организациями трудящихся—такие методы пытался навязать партии Троцкий на определен­ном этапе.

Изложенные выше взгляды Троцкого составили его платформу в ходе навязанной им партии осенью 1920 г. дискуссии о профсоюзах. Ленин уже совершенно иначе оценивал позицию Троцкого, чем когда тот шел в ногу с партией. Хотя в послеоктябрьский период Ленин и не использовал сам термин «троцкизм», он подвергал резкой критике ошибочные установки его идеологии и практики.

Ленин по достоинству ценил Троцкого, когда тот стро­го и точно осуществлял директиву партии, выполнял свои служебные обязанности, пору­ченные ему задания Центрального Комитета. Вместе с тем Ленин, РКП (б) давали решительный отпор попыт­кам Троцкого создавать свои кадры, опираясь на которые он стремился командовать в партии, выступать против курса на построение социализма в СССР.

Отмечая сильные и слабые стороны Троцкого как пар­тийного и государственного деятеля, Ленин постоянно удерживал его от опрометчивых шагов и решений стремился без ущерба для него самого выправить допускав­шиеся им отступления от генерального курса партии на разных этапах борьбы за революцию и социализм. И в этом, на наш взгляд, один из залогов того, что при Ле­нине Троцкий в общем и целом держался, что называ­ется, в рамках.

Ленин, хотя н не любил ставить в вину деятелям пар­тии их прошлые ошибки, не раз возвращался к анализу дискуссий с Троцким. Двойственность в политической позиции Троцкого была подчеркнута Лениным в его «Письме к съезду». Характеризуя деятельность Троцкого, Ленин выделял его выдающиеся способности. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК. И тут же продолжал. Но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

Эти увлечения Троцкого, как показали его попытки милитаризации страны, оборачивались грубыми ошибка­ми и просчетами в политике. Именно поэтому Ленин счел нужным напомнить партии о не большевизме Троцкого, оговорившись при этом, что не большевизм так же мало может быть ставим ему в вину лично, как и октябрьский эпизод Зиновьеву и Каменеву.

Это ленинское замечание сегодня кое-кто считает чем-то вроде отпущения грехов Троцкому. Думается, что воп­рос здесь гораздо сложнее, чем выяснение дилеммы: ви­новен—невиновен. То, что Ленин имел в виду не только личность Троцкого,—это бесспорно. В не большевизме Троцкого он видел проявление позиции не отдельного партийного лидера, а целого социального слоя, опреде­ленных настроений в партии, выразителем которых вре­мя от времени оказывался Троцкий. Как справедливо за­метил Зиновьев, «т. Троцкий иногда создает такую политическую платформу, на которой может стоять только один человек: сам т. Троцкий, ибо на этой «платформе> буквально не остается места даже для единомышленни­ков . Но было бы все же неверно видеть в позиции т. Троцкого только индивидуальное. Он, несомненно, от­ражает и нечто более широкое из нашей обстановки».[35]

Ленин был глубоко убежден в том, что образованна фракций не относится к разряду фатально запрограмми­рованного явления в истории партии. Это не значит, что он вообще отрицал возможность появления и наличия ко­ренных разногласий, особенно на крутых поворотах ис­тории. Но Ленин всегда исходил из необходимости, во-первых, вовремя зафиксировать эти разногласия я, во-вторых, вести совместный поиск путей их преодоления па принципиальной основе, то есть на основе Устава н Программы партии. И, только исчерпав все возможности такого поиска, убедившись в упорстве другой стороны, настаивающей на своей ошибочной платформе, Ленин

высказывался за принятие организационных мер в отно­шении таких членов партии.

В этом коренное, отличие ленинской постановки воп­роса от сталинской, когда внутрипартийные разногласия толковались как имманентно присущие развитию партии, как одна из закономерностей се развития. Поэтому в слу­чае отсутствия разногласий их пытались всячески найти или раздуть, как это происходило в 30-е годы.

И еще один аспект. Значит ли напоминание Ленина о не большевизме Троцкого, что тот не имел никакого от­ношения к марксизму, что правы оказались авторы «Краткого курса» с их теорией «злого умысла»: Троцкий пришел в партию с единственной целью—вести подрыв­ную работу, чтобы развалить ее ряды? Если бы это было так, то не было бы ни сближения Троцкого с большеви­ками после возвращения в Россию в 1917 г., ни тем бо­лее его повторного вступления в РСДРП (б), ни его сов­местной работы с Лениным и другими руководителями партии и Советского государства.

Все дело в том, что в партии Троцкий в наиболее кон­центрированном виде выражал настроения тех ее чле­нов, которые пытались опереться на догматически трак­туемые ими традиции классического марксизма XIX в. Они весьма превратно оценивали качественные переме­ны, которые произошли в расстановке классовых сил как на мировой арене, так и в отдельных странах, прежде всего в самой Советской России. На словах признавая ленинизм, может быть даже громче других признавая его, на деле они явно недооценивали ленинское учение как новый этап в развитии марксизма XX в. Особенно это было характерно для периода после гражданской войны, когда становилось все очевиднее, что капитализ­му удалось стабилизироваться, что в ближайшее время пролетарских революций в других странах не предвидит­ся, что не остается другого выхода, кроме как строить новое общество, находясь в капиталистическом окру­жении.

Необходим был коренной пересмотр прежней страте­гии и тактики. В международном плане это нашло вы­ражение в окончательном утверждении после Генуэзской конференции (1922 г.) принципа мирного сосуществова­ния СССР с государствами иного общественного строя. Во внутреннем—в выдвижении новой экономической политики, представлявшей собой отказ от социалисти­ческой модели периода «военного коммунизма» с его вынужденным сужением сферы действия товарно-денеж­ных отношений, рынка, ставкой на прямой продуктообмен и пр.

Ни Троцкий, ни его сторонники не то чтобы не обра­тили внимания на необходимость внесения коренных пе­ремен в стратегию и тактику партии, коммунистического движения, но едва ли не попытались действовать по принципу: если действительность восстает против наших теорий, тем хуже для нее. Догматизм, подмена диалекти­ки формальной логикой, неумение считаться с обстоя­тельствами—все это нашло концептуальное выражение и закрепление в троцкистской теории «перманентной ре­волюции».