Гоголевская поэма отвечала и самым заветным стремлениям Гоголя, и самым насущным потребностям России.

Восстание декабристов, его пораже­ние, жестокая расправа с восставшими, виселицы, катор­га, крушение надежд на свободу — все это оказало огром­ное влияние на жизнь последующих поколений и на формирование Гоголя как писателя и гражданина. Вот как рассказывает об этом времени А. И. Герцен: «Первые годы, последовавшие за 1825, были ужасны. Понадобилось не менее десятка лет, чтобы человек мог опомниться в своем горестном положении порабощенного и гонимого существа. Людьми овладело глубокое отчаянье и всеобщее уныние. Высшее общество с подлым и низким рвением спешило отречься от всех человеческих чувств, от всех гуманных мыслей . Только звонкая и широкая песнь Пушкина раздава­лась в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла своими мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в далекое будущее. Поэзия Пушкина была залогом и утешением. Поэты, жи­вущие во времени безнадежности и упадка, не слагают таких песен — они нисколько не подходят к покорности».

В самые трудные годы не замирал пульс передовой общественной мысли. « .Внутри государства, — говорит Герцен, — совершалась великая работа, работа глухая и безмолвная, но деятельная и непрерывная; всюду росло недовольство, революционные идеи распространились ши­ре, чем за все предшествующее столетие .»

Но для такой работы нужны были убежденность, гражданское мужество. Царизм жестоко расправлялся с теми, кто осмеливался говорить горькую правду о Рос­сии. Вспомним судьбы Чаадаева, Пушкина, Лермонтова. «На поверхности официальной России ., — пишет Гер­цен, — видны были только потери, жестокая реакция, бес­человечные преследования, усиление деспотизма». Ближайший сподвижник Николая I — граф Бенкен­дорф, шеф корпуса жандармов, — возглавлял созданное после разгрома декабристов III отделение его величества собственной канцелярии. Цель III отделения заключа­лась в борьбе со свободомыслием, с критическим отноше­нием к действительности. Насаждался официальный оп­тимизм в духе известной формулы Бенкендорфа: «Про­шедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что только может представить себе самое смелое воображение».

Вот в такой-то обстановке Гоголь решился сказать неч­то совсем иное.

«Мертвые души» потрясли всю Россию,— писал Гер­цен. — Предъявить современной России подобное обвине­ние было необходимо. Это история болезни, написанная рукою мастера. Поэзия Гоголя — это крик ужаса и стыда, который издает человек, опустившийся под влиянием по­шлой жизни, когда он вдруг увидит в зеркале свое оско­тинившееся лицо. Но чтобы подобный крик мог вырваться из груди, надобно было, чтобы в ней оставалось что-то здоровое, чтобы жила в ней великая сила возрождения». Эта оценка «Мертвых душ» вводит поэму в ряд про­изведений, явившихся в 30-е годы и двигавших вперед самосознание передового русского общества, — «Медный всадник», «Капитанская дочка», «Смерть поэта», «Дума», «Герой нашего времени» .

Гоголь прекрасно знал, чем могла грозить ему—да еще после «Ревизора» — публикация произведения, разоб­лачающего лживость официально-восторженного взгляда на положение страны. Недаром он вспоминал в «Теат­ральном разъезде», как сыпались на голову автора «Ре­визора» проклятия, обвинения в клевете на Россию, угро­зы Сибирью я каторгой». « .На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось гля­деть на них, — писал Гоголь вскоре после отъезда за Гра­ницу.— Даже теперь плевать хочется, когда об них вспо­мню. Теперь передо много чужбина, вокруг меня чужби­на, но в сердце моем Русь .»

Уехал гонимый писатель лишь для того, чтобы послу­жить своей отчизне, чтобы лучше выполнить то предназ­начение, которое с юных лет чувствовал в себе и которое не давало ему ни минуты покоя.

«Мертвые души» представляются Гоголю главным де­лом жизни, которое потребует всех сил души: « .теперь я погружен весь в «Мертвые души». Огромно велико мое творение, не скоро конец его. Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ: но что ж мне де­лать!»

Работа над поэмой с самого начала была согрета и одушевлена вниманием Пушкина. Смерть поэта привела Гоголя в такое отчаяние, что он едва не бросил свою paботу. «Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло вме­сте с ним, — говорил Гоголь, — .Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка его не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим». Клятву надо было выполнять. И Гоголь снова берется за перо. Он постоянно вспоминает о Пушкине в своих письмах и статьях, снова и снова думает над его произведениями. Эти раздумья нашли отраженно во всей гоголевской поэме. Отметим хотя бы несколько знаменательных деталей.

В «Евгении Онегине» мог найти Гоголь сжатое в одну строфу мудро-ироническое изображение поместной России, так широко развернувшееся в «Мертвых душах». Вспомним:

С своей супругою дородной

Приехал толстый Пустяков;

Гвоздин, хозяин превосходный,

Владелец нищих мужиков;

Скотинины, чета седая,

С детьми всех возрастов, считая

От тридцати до двух годов;

Уездный франтик Петушков,

Мой брат двоюродный Буянов,

В пуху, в картузе с козырьком

(Как вам, конечно, oн знаком).

И отставной советник Флянов,

Тяжелый сплетник, старый плут,

Обжора, взяточник и шут.

Так и кажется, что в имении Лариных собрались вме­сте будущие гоголевские герои, ожидая того, кто даст им развернуться и показать себя.

Герцен услышал в словах «мертвые души» что-то наво­дящее ужас, «мертвыми душами» он назвал «всех этих Ноздревых, Маниловых и прочих» . Цензоры пришли в панику, подозревая в названии поэмы выступление про­тив крепостного права, оскорбление религии и бог весть ещё что. Но что же значат эти слова? По свидетельствам многих современников писателя, словосочетание «мертвые души» до гоголевской поэмы не употреблялось. Гово­рили о крепостных душах, о родовых душах (т. е. о кре­стьянах, доставшихся по наследству), о ревизских душах (т. е. учтенных при ревизиях). А тут— «мертвые души». Какое значение вложил в эти слова писатель? Наиболее очевидный смысл — это крестьяне, которыми торгуют даже после смерти. Можно видеть здесь и другое: живые люди с мертвыми душами. Возможность такого прочтения, конечно, имел в виду Гоголь. Ожидая откликов на свое обращение к читателям, Гоголь досадовал: «Точно как бы вымерло все, как бы в самом деле обитают в Рос­сии не живые, а какие-то «мертвые души».

Но в этом названии, как и во всей поэме, можно заме­тить и отражение традиций передовой русской литерату­ры. Ибо и до Гоголя писатели думали, говорили о мертвящей сипе самодержавия и крепостничества. Помещичьи крестьяне, замечает Радищев в главе «Любани», в «законе мертвы», т. е. не охраняются законом, но отданы во власть произвола и потому не могут защитить себя иначе, нежели бунтом. «Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждо­го из твоих крестьян вижу твое осуждение», — пишет Ра­дищев.