Содержание

Введени

Специфика жанровых модификаций и стилевое своеобразие рассказов Ф. Абрамова 60-70-х гг.

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Действительная жизнь участвует в книгах Ф. Абрамо­ва как неотвязная, неотступная сила. Она словно не от­пускает писателя, не дает ему легкой свободы. Эта жизнь, этот опыт, пережитый и узнанный, чурается всех, кроме самых необходимых и неизбежных, литературных условно­стей. Такая проза не может начаться с изобретения не­бывало-нового, безукоризненно-рассчитанного сюжета. Она обходится и без того, без чего сегодня, кажется, не обхо­дится ни один сведущий в литературном ремесле человек. Ни ассоциативного письма, ни потока сознания, ни щедрой описи вещного и природного мира. Ничего, что бы спе­циально задерживало внимание на себе как на элементе формы. Ничего, что бы не было обусловлено состоянием изображаемой жизни.

Отсюда — простое и строгое обращение со временем в рассказах 60-70 х гг. Здесь и день длинен, и ночь длинна, даже ка­жется, что писатель пленен житейским временем и ниче­го в нем не хочет опустить, ни единой мелочи. Но именно из таких плотных, подробных дней, вечеров, ночей состо­ят рассказы, охватившие в своих жанровых модификациях жизнь русского севера. Между временем рассказов — разрывы в годы и десяти­летия, внутри рассказов не­изменно длинны и полны избранные писателем дни, вме­стившие так много событий и потрясений для всякой че­ловеческой живой души, такую бездну неотложной, беско­нечной работы. Время этих дней всегда существенно для всей последующей крестьянской жизни, оно потом отзыва­ется в том иль в другом.

Специфика жанровых модификаций и стилевое своеобразие рассказов Ф. Абрамова 60-70-х гг.

Почти все значительные рассказы 60-70х гг вынашивались писателем года­ми. Свидетельство тому — сохранившиеся архивные материалы, мно­гочисленные заметки, наброски, заготовки, помеченные разными да­тами. Вот несколько примеров[1]:

«Олешина изба» — 1967, 1968, 1971 — 1975;

«Сказание о великом коммунаре» — 1963, 1965, 1973, 1975, 1978, 1979;

«Из колена Аввакумова» — 1970, 1974 —1976, 1978;

«Слон Голубоглазый» — 1974, 1975, 1978;

«Франтик» — 1971, 1972, 1976, 1979 —1981.

Но были и счастливые исключения. Довольно быстро были на­писаны «Старухи», «О чем плачут лошади». На одном дыхании родились последние рассказы, созданные в апреле 1983 года,— «Степ­ка», «Есть, есть такое лекарство!», «Потомок Джима».

Из всех рассказов по: силе обобщения, по масштабу мысли и глу­бине чувства возвышается рассказ «Старухи» — самое проникновен­ное и вдохновенное произведение писателя, перекликающееся с исповедальными страницами-откровениями П. Чаадаева, Гоголя, Достоев­ского, Л. Толстого, Бунина, Короленко.

Этот рассказ, созданный в 1969 году, обошедший почти все ре­дакции, вызывавший всеобщее восхищение читавших его в рукописи, был опубликован только через восемнадцать лет — в 1987 году. Кста­ти, в тот же год, когда увидели свет еще более долго лежавшие под гнетом цензуры поэмы-откровения А. Твардовского («По праву памя­ти») и А. Ахматовой («Реквием»).

Небольшой по объему и предельно простой по форме (беседа автора со старухами-землячками) рассказ «Старухи» вмещает огром­ные пласты нашей истории, наши беды, муки, ошибки, трагедии и нерешенные, трудные вопросы, по сей день требующие ответа. Глав­ный из них — как восстановить справедливость, как искупить вину перед поколениями русских людей, особливо русских женщин-кресть­янок, которые не годами, а десятилетиями работали на износ, «рвали из себя жилы — в колхозе, в лесу, на сплаве», почти ничего не полу­чая за свой каторжный труд. Доля-трагедия русских женщин, рус­ских крестьянок встает в рассказе вровень с трагедией тех, кто испил муки репрессий и лагерей.

Сложно сказать, есть ли еще в литературе рассказ такого трагического звучания, такой трагической мощи, где бы в авторском голосе слились воедино восхищение, сострадание, любовь, боль, негодование, недо­умение, жажда справедливости, попытка и невозможность восстано­вить справедливость.

Автор заставляет сострадать и думать, думать вместе с ним о подвиге и трагедии народной, о судьбе крестьянки-великомученицы, которую по мукам, кротости и долготерпению писатель готов был причислить к лику святых[2].

Всегда сдержанный авторский голос в этом рассказе подымается до самых высоких лирических нот, до самой высокой патетики: «Встаньте, люди! Русская крестьянка идет с восьмидесятилетним рабочим стажем». «Новый человек вырастет — не сомневаюсь. Но пройдет ли по Русской земле еще раз такое бескорыстное, святое племя?»

Однако восхищение и сострадание не сделали бы рассказ вы­дающимся произведением искусства. Мысль автора глубже. Трагедия народного бытия оказывается совсем не легко разрешима, болезнь загнана так глубоко, что потребуются годы и немалые усилия, чтобы человек избавился от страха, обрел чувство собственного достоинства, осознал свои права и обязанности.

«Беда не только в том, что народ мало получил, но беда в том, что он мало требовал»,— считал Абрамов.

Тип героя – старух, которые теряют свой ореол, превращаются в окаменевших скифских баб, в людей безропотных, смирившихся и даже дово­льных своим положением.

Финал рассказа — писатель наедине с портретом Сталина — выводит на самые серьезные размышления об эпохе. Разгадка про­шлого (да и настоящего тоже) — не только в культе вождя, но и в пси­хологии, самосознании, поведении народа.

Первоначально рассказ имел другое название — «Как я хотел помочь своим землякам», название, выражавшее поистине суть всего творчества Абрамова, который всю жизнь искал путей, как помочь землякам, народу жить достойно, по-человечески, по справедливости, по совести.

О том, как необходима и велика роль праведного, доброго, со­страдательного слова,— рассказ «Слон Голубоглазый»[3].

Рассказ во многом автобиографичен, в основе его — реальный юбилей, на котором мы присутствовали еще в пору работы в уни­верситете весной то ли 1956, то ли 1957 года. Событие нас поразило сразу своей одухотворенностью, неординарностью, торжеством под­линной доброты и человечности. Но рассказ долго не давался Абрамову. Видимо, надо было автору пройти через многие нравственные испыта­ния, многое передумать и переосмыслить, вырасти духовно, чтобы найти нужный тон и пафос повествования.

Первые наброски были сделаны в августе 1973 года, а вплот­ную автор приступил к рассказу в 1978 году, более чем через два­дцать лет после реального факта. Работа шла нелегко. И вдруг в конце декабря — начале января 1979 года скованность исчезла, рассказ пошел в рост. О том — несколько дневниковых записей:

«1.ХII.78

Кажется, получится «Слон Голубоглазый». Но опять надо от­бросить цензурные страхи. Только при этом родится полновесное зерно».

«3.XII.78

Работаю взахлеб. В полном смысле — дни и ночи. «Слон» — будет! Если~ не сейчас, то позже. Но будет. И это будет совершенно еретическая вещь. Да, что ни копни поглубже — все не в дугу, все не влезает в рамки. Но на это я давно уже махнул рукой. Главное — написать. Главное — докопаться до истины».