Надо сказать, презентовская теория «мичуринского дарвинизма» подоспела как раз вовремя: в 1931-1935 годах наиболее серьезные биологи страны все чаще стали задумываться над странной карьерой Лысенко в науке. Одних настораживали опыты, предпринимаемые без всякого контроля сразу на тысячах гектаров. Других возмущали грубые по форме и неграмотные по содержанию статьи Презента и Лысенко, направленные против проверенных фактов генетики, против крупнейших экспериментаторов мировой науки. Отечественную общественность увещевали такие крупные светила науки, как академики Завадовский, Мейстер, Лапин, даже президент ВАСХНИЛ Муралов (недавно назначенный на место Вавилова) и вице-президент Бондаренко.

«Единственным защитником Лысенко в то время оказался Вавилов, одобрявший научное направление одесского института. «Лысенко, - сказал Николай Иванович, - осторожный исследователь, талантливый, его эксперименты безукоризненны».

Что это было? Затянувшееся заблуждение? Или правы некоторые бывшие сотрудники, которые утверждали, что смещенный с поста вчерашний президент ВАСХНИЛ уже не был свободен в своих публичных оценках? Мне более достоверным кажется первое утверждение. Николаю Ивановичу, когда того требовала польза дела, случалось быть и дипломатом. Но науку, самую истину он никогда не предавал. В крайнем случае Вавилов мог бы промолчать. Публично он отстаивал только то, во что верил.

Впрочем, в 1935 году, обласканный верхами, снабженный теоретической программой, Лысенко мог игнорировать недовольство ученой коллегии. Тем более что сам он только что оказался академиком ВАСХНИЛ. Читать мировую биологическую литературу? В тридцать пятом он уже может позволить сказать этим книгочеям: «наша первая задача – освоить богатейшее научное наследие Мичурина, величайшего генетика… А мы в первую голову требуем, сколько прочел иностранных книжек». В другой раз он высказывается еще более откровенно: «Получше знать меньше, но знать именно то, что необходимо практике, как на сегодняшний день, так и ближайшее будущее». (14, стр. 104-105)

Яровизацию Лысенко объявил верным средством сегодня же поднять урожаи пшеницы по всей стране. Замоченные перед посевом семена, по его словам, должны дать прибавку урожая не меньше центнера на гектар. Перемножив этот гипотетический центнер на все сто миллионов гектаров, занятых под хлебами в Советском Союзе, агроном начал в газетах и по радио сулить стране дополнительные эшелоны хлеба почти без всяких затрат. Яровизация объявлена главным методом, который принесет стране изобилие. Проверка? Он считал, что лучшая проверка – испытание метода прямо на полях, на миллионах гектаров. Он даже объясняет, что такое новшество стало возможно только в нашей стране, глее опытным делом займутся сотни тысяч колхозников.

Напористый ученый требовал вывести науку на поля, обещал быстрое повышение урожайности, а осторожные ученые, руководимые Н.И. Вавиловым, занимались теорией, издавали тома «Трудов по прикладной ботанике». Началась критика за «оторванность от жизни», «бесплодность», «противоречия дарвинизму». Вавилов, бесконечно терпимый к инакомыслию, пытался убедить оппонентов, а они разоблачали его, причем не в научных дискуссиях, а в сенсационных выступлениях в газетах, дискредитирующих Н.И. Вавилова и его работу.

А что мешало всей сознательной научной общественности разоблачить самого Лысенко? Ответ прост: сам Лысенко. Поток его идей неисчерпаем. Предложения следуют одно за другим с интервалом всего лишь в несколько месяцев после эпопеи с яровизацией он объявляет, что совершенно необходимо переопылять пшеницу внутри одного сорта, это-де тоже даст колхозникам большую прибавку урожая. В кампанию вовлечены 2 тысячи колхозов, планируется вовлечение еще 70 тысяч. Проходит немного времени, и переопыление оставлено, зато с таким же энтузиазмом Лысенко твердит в печати и по радио о необходимости всенародной борьбы за стопудовый урожай проса. Просо – культура больших возможностей. Просо, просо… Но проблема летних посадок картофеля на юге вытесняет и разговоры о просе, и крики о переопылении пшеницы. Внешние действия всевластного агронома всегда соответствовали истинным потребностям времени. Лысенко брался разрешить самые главные, коренные проблемы земледелия, оперируя при этом точными расчетами. В эпоху больших цифр его выкладки выглядели очень достоверно.

А подлинные итоги? Их трудно учесть в обстановке, когда одного за другим арестовывают наркомов земледелия, заведующих отделом сельского хозяйства ЦК, президентов ВАСХНИЛ. «Враги народа» повсюду. И, конечно же, в сельском хозяйстве. Их ищут и находят. Находят и списывают на них все промахи, просчеты, ошибки и просто глупости. Списывают и результаты опытов Лысенко.

Вавилов же совершил непростительную политическую ошибку, когда еще в 1929 году, после Всесоюзного съезда генетиков, отказался прислать личное приветствие И.В. Сталину, послав вместо этого приветствие руководителям правительства. С этого момента можно говорить о личной антипатии Сталина по отношению к Вавилову, что в дальнейшем сыграет значительную роль в его судьбе. Отвернувшись от Вавилова, вождь повернулся к Лысенко.

Глава «прогрессивной биологии» становится любимцем Сталина. Сталину импонирует его размах, смелость опытов (Восемьсот тысяч пинцетов для колхозников, занятых внутрисортовым скрещиванием! масштаб!). Но есть у Трофима Денисовича и другие черты, которые Сталин любит у своих подданных. Человек из народа, сын крестьянина, Лысенко ведет споры, крепко держась за цитаты Маркса, Энгельса и прежде всего самого Сталина. Его взгляды материалистические, значит правильные. Все другие взгляды идеалистические и, следовательно, неправильные. Ни одной речи Лысенко не произносит без здравицы в честь советской власти, советской науки, советского «мичуринского дарвинизма» и, конечно же, поясных поклонов отцу народов, корифею науки – товарищу Сталину.

«Очевидно, Сталину импонирует и то, что идеи Лысенко просты и понятны. Для малокультурного человека понятное утверждение всегда кажется достоверным. А утверждения молодого агронома не только популярны, но великолепно вписываются в философскую систему самого Сталина. Достаточно изменить условия существования организма, и он не только сам изменится определенным образом, но детям, внукам и правнукам своим передаст закрепленные при этом превращения. Так говорит Лысенко. А товарищ Сталин и сам вещает: стоит изменить экономические отношения между людьми, и немедленно преобразуется вся человеческая порода, изменятся жизненные принципы, вкусы, нравы, общественные и личные отношения. Многозначительное совпадение взглядов агронома Лысенко и «великого садовника» Сталина со временем породило на отечественной почве весьма горькие плоды.

Сталину Лысенко подходил и как личность: энергичен, активен и в то же время абсолютно послушен. Именно таких людей Сталин ценит больше всего. Самых послушных использует он в качестве «фюреров» той или иной области научной или общественной жизни. Так во главе советской литературы стоял многие годы писатель Александр Фадеев, чей «Разгром» полагалось считать классическим; во главе художников поставлен был Александр Герасимов, писавший портреты вождей. Были свои «фюреры» в металлургии (Бардин) и в кино (Большаков), в авиации и журналистике. «Фюрером» сельского хозяйства и биологии Сталин назначил Трофима Лысенко, выходца из крестьян, преданного вождю собачьей беспредельной верностью.