С 1992 г. перед руководителями северокавказских республик, равно как и перед лидерами национальных и общекавказских дви­жений, возникла дилемма: либо поддерживать сепаратистские настроения и таким образом признать Чечню, возглавлявшую­ся Д. Дудаевым, в качестве лидера северокавказского региона, либо отказаться от крайностей сепаратизма и поддержать идею целостности российской государственности, и, соответственно, умерить свои притязания в адрес Центра, смириться с тем рос­сийским президентом, который есть. Первый выбор означал бы возобновление Кавказской войны в совершенно иных по сравне­нию с XIX в. исторических, экономических и политических усло­виях. И новые и старые руководители региона не стремились к этому. В Конфедерации народов Северного Кавказа какое-то вре­мя еще проявлялись антироссийские настроения, но и в ней вскоре был осознан смысл указанной альтернативы. По сути дела отход М. Шанибова от руководства Конфедерацией (это произошло по­степенно в течение 1993 г.) означал ее отказ от притязаний на общекавказское представительство и на конфронтацию народных движений с властными структурами в регионе. В пользу пророс-сийской альтернативы сыграл и факт демонстративного сближе­ния Д. Дудаева и 3. Гамсахурдиа. Последний к тому времени уже зарекомендовал себя в качестве крайнего шовиниста. Его судьба не вызывала сочувствия ни у руководителей республик, ни в мас­совом сознании населения. Союз этих двух политиков как бы про­яснил суть антироссийских амбиций дудаевской оппозиции: она насаждала этнократическую диктатуру в противовес российскому доминированию.

Ситуация на Северном Кавказе радикально изменилась к началу 1993 г. Теоретически варианты развития региона проясни­лись. Республиканские руководители А. Галазов, А. Джаримов, В. Коков, М. Магомедов, В. Хубиев сделали твердый выбор в пользу российской государственности. Чечне предстояло одной испить горькую чашу испытаний в борьбе за равноправие с Россией. Насилие, совершенное над Домом Советов в октябрьские дни 1993 г., преобразовалось, многократно умножилось и обрушилось на многострадальный народ этой республики. Такова картина развертывания национально-этнических конфликтов в Северо-Кавказском регионе, если рассматривать ход событий в хроноло­гической последовательности.

Если же иметь в виду территориальное развертывание кон­фликтных ситуаций, то следует признать, что конфликты наСеверном Кавказе проходили не повсеместно, а через опреде­ленные локальные точки. Двигаясь с запада на восток в рамках данного региона, можно заметить такую последовательность со­бытий: образование республики Адыгея (октябрь 1991 г.) и за­крепление этого решения в Конституции РФ способствовало смягчению национальной напряженности не только в Красно­дарском крае, но и во всем Северо-Кавказском регионе; неко­торая напряженность отмечается в Карачаево-Черкессии и Ка­бардино-Балкарии; далее следует зона конфликта между Осе­тией и Ингушетией, принявшего насильственную форму осе­нью 1992 г.; восточнее Ингушетии разгорается чеченский кри­зис, нараставший с конца 1991 г.; в многоэтническом Дагеста­не имеются точки национальной напряженности, связанные с расселением лезгин и чеченцев-акинцев, но не перерастающие в открытый конфликт. Ситуацию в Калмыкии можно оценить как сравнительно спокойную.

Большую конфликтогенную роль в этом регионе играет фак­тор казачества. Казаки составляют значительную часть населе­ния в традиционно русских областях Северного Кавказа — Крас­нодарском и Ставропольском краях и Ростовской области. Еще недавно они составляли и значительную часть населения во всех национальных автономиях Северного Кавказа. В настоящее время идет, хотя и медленно, процесс “вымывания” русского населения из всех республик региона. Главный мотив пересе­ления русских — ощущение опасности, возможности оказаться вовлеченными в кровавые столкновения, подобные тем, кото­рые произошли в конце 1992 г. в Северной Осетии. После этих событий количество русских, покинувших эту республику, уве­личилось только за один год в 3 раза. В Ингушетии также рас­тет количество домов с забитыми ставнями, ранее принадлежавших гребенским казакам — самой древней ветви казачьего населения на Кавказе.

2. ОСЕТИНО-ИНГУШСКИЙ КОНФЛИКТ:

ОКТЯБРЬ-НОЯБРЬ 1992 г.

В определенной мере этот конфликт — наследие сталинских времен. Как уже отмечалось, в 1944 г. чеченцы и ингуши — ко­ренное население Чечено-Ингушской Автономной Республики — были насильственно депортированы в Казахстан и другие регио­ны Средней Азии. Сама республика была ликвидирована с пере­дачей части территории Северо-Осетинской АССР. В состав переданных территорий входил и Пригородный район Северной Осетии, традиционно заселявшийся ингушским населением. В 1957 г. Чечено-Ингушская Автономная Республика была восстановлена, чеченцы и ингуши начали возвращаться в районы своего традиционного расселения, хотя в административном от­ношении Пригородный район остался в составе Северной Осе­тии. Тем самым уже тогда была создана почва для национально-этнической напряженности, которая в течение 30 с лишним лет не давала знать о себе, но в начале 90-х годов преобразовалась в открытый конфликт и вооруженные действия на территории Рос­сийской Федерации.

В какой-то мере сценарий осетино-ингушского конфликта на­поминает события в Нагорном Карабахе. Как и там, здесь в основу конфликта также были положены территориальные притязания — вопросы “земли” не только в чисто экономическом, ресурсном, но и в мифологически-культурном значении. Сходство состоит и в том, что быстрое нарастание национальной напряженности, про­явившееся в массовых действиях, привело к открытому вооружен­ному конфликту. В данном случае вооруженное столкновение имело характер кратковременной вспышки, которая была погашена мощ­ным силовым воздействием.

Напряженность в отношениях между осетинами и ингушами стала нарастать примерно с 1989—1990 гг. как на волне суверенизации и повсеместного подъема национального самосознания, так и на основе призывов сведения счетов с прошлым. Как уже отме­чалось, часть ингушей, возвращавшихся в конце 50-х годов из мест этнической ссылки, начала селиться в Пригородном районе, т.е. в местах их традиционного расселения. Однако в администра­тивно-правовом смысле эта территория оставалась закрепленной за Осетией. Ингуши же вообще не входили в число народов, име­нем которых обозначалась какая-либо территория Советского Сою­за. Они объединялись с чеченцами, составляя ветвь общего вайнахского этноса. Оба народа имели общую судьбу: их вместе высе­ляли и вместе реабилитировали.

Перестройка и демократизация создали условия для того, чтобы ингушский этнос заявил о своей самостоятельности. Политичес­кие лидеры этого народа разъясняли ошибочность рассмотрения ингушей как ветви или клана чеченского этноса.Их разъяснения были восприняты с большим интересом и были поддержаны не­которыми российскими политиками, которые усмотрели в дейст­виях лидеров своего рода антидудаевскую линию поведения: не вся Чечено-Ингушетия заражена сепаратизмом, а есть и здоро­вые силы народа, которые не мыслят своего существования вне исторических границ России. Вполне возможно, что в весьма уз­ком кругу политиков этого направления зародилась мысль разы­грать ингушскую карту. Во всяком случае полностью исключать такого рода планы было бы неосмотрительно.