Над всеми ними возвышалась в спектакле старшая Богаевская, Ольга Казико, величественная и естественная одновременно. Она знала о страстях, очевидно, более других. Но она уже двигалась "с ярмарки" и хорошо понимала, что женщина в зрелом возрасте должна избегать трех врагов -- зависти, вульгарности и злобы. Три эти врага так часто разъедают женскую душу.

Любопытно, что за все время репетиций Товстоногов одной лишь Казико не сделал ни одного замечания. Актриса очень тревожилась, потому что самое страшное не тогда, когда режиссер ругает тебя, а тогда, когда он не делает никаких замечаний. После одной из генеральных она решилась, наконец, спросить у Товстоногова, в чем же дело. "Вы естественны, органичны, умны. Что же еще? Вы молодец", -- был его ответ.

"Мещане" в БДТ также стали хрестоматийным произведением Товстоногова. Школьно-институтские представления о горьковской драматургии как о драматургии надвигающейся очистительной бури рушились, словно карточный домик, благодаря гению Товстоногова. Сочувствие в спектакле вызывал, конечно же, Бессеменов Евгения Лебедева. Это была выдающаяся работа. Он был и чуткий, и тонкий, болел за дом, за детей. Он хотел мира и гармонии и, как мог, добивался ее.

Его придирчивость искупалась болью и заботой обо всех домочадцах, и он вправе был требовать обратной связи, но не получал ее ни от кого -- ни от детей, ни от жены, а тем более от посторонних. И в этом была драма Бессеменова-Лебедева, драма непонимания, драма некоммуникабельности поколений, когда каждый не просто сосет кость в своем углу, а с пеной у рта доказывает свою правоту, стремится быть услышанным, понятым.

Трагический образ Бессеменова -- одно, может быть, из самых значительных театральных свершений Лебедева. Недаром он позже, через год после премьеры "Мещан", выпустил книгу под названием "Мой Бессеменов", где воспроизвел непрерывный, в течение всего спектакля, внутренний монолог своего героя.

И абсолютно зритель не сочувствовал буревестнику революции, гегемону, и прочее, прочее -- Нилу в исполнении Кирилла Лаврова. И дело не в том, что артисту не хватало обаяния. Обаяние -- как раз сильная сторона актерского дарования Лаврова, дело в решении режиссера - Товстоногова.

Неожиданно трагедийным оказывался Петр в исполнении Владимира Рецептера.

Несостоявшийся студент, несостоявшаяся личность, человек, который хотел .

Он был трогателен, и его было жаль. Он вызывал сочувствие. И, конечно, Эмма Попова в роли Татьяны. Шедевр актрисы. Прекрасные, вечно тоскующие глаза, жажда любви и несостоятельность ее порывов, боль, что буквально скворченком стучала у нее в виске, а когда она сосредоточенно, обреченно и одновременно фанатично ловила по комнате моль, звуки резких хлопков в ладоши докатывались, по-моему, до улицы. В этот момент хотелось зареветь и от сочувствия, и от понимания жестокого трагизма, в котором пребывала эта не нашедшая себя в любви девушка, и от извечного в любви -- "она к нему, а он ко мне ."[2]

Птицелова Перчихина играл Трофимов, певчего -- Панков. В нем все герои были несчастливы, все маялись. Кроме Нила, конечно. Тот был просто удачлив. Сильнее других оказывались Перчихин и певчий, что еще раз подтвердило ибсеновскую формулу: "Тот сильнее, кто более одинок".

Тогда товстоноговский БДТ был кумиром ленинградской интеллигенции.

Более двадцати лет играли "Мещан" в БДТ, и они не утратили ни своей свежести, ни заразительности, ибо снова-таки спектакль был замешан режиссером на мощных страстях человеческих, а бремя их -- тяжко. Жить страстями вообще нелегко.

Тогда БДТ окутывал ореол всеобщего восхищения. Театр был кумиром ленинградской интеллигенции.

Единственным в своем роде во всем пространстве Советского Союза был в БДТ спектакль об Эзопе -- "Лиса и виноград" Гильерме Фигейредо.

Пьеса насквозь разговорная, своеобразный литературный диалог между великим баснописцем Эзопом и философом Ксанфом, рабом которого был Эзоп.

В спектакле властвовала мощная фигура Эзопа -- замечательная и, может быть, лучшая из всех тех сценических работ, что мне довелось видеть в исполнении

Виталия Павловича Полицеймако, артиста огромного драматического темперамента с великолепным низким голосом, артиста, для которого приход Товстоногова в БДТ был личной драмой, ибо до этого одно время Виталий Павлович сам возглавлял этот театр. В спектакле "Лиса и виноград" мы видели удивительно слаженный ансамбль и полное понимание в зрительном зале замысел режиссера.

Фигура Эзопа потрясала. Ум, благородство, неукротимая сила духа, бескорыстие. Возможно, и артист, и режиссер в чем-то идеализировали образ великого баснописца -- я имею в виду чисто человеческие качества – но спектакль от этого только выигрывал. Эзопа-Полицеймако любили, ему сочувствовали, через него вновь Георгий Александрович Товстоногов утверждал тему, бесконечно важную в те годы, -- тему безусловного человеческого достоинства как неотъемлемого качества личности, по сути, растоптанного системой.

Сексоты, доносительство, репрессии подсознательно превратили людей в рабов.

Но они сами не замечали этого. Ужас повседневности в том и состоял, что это рабское прозябание, рабское мышление было нормой, чем-то вполне естественным. Товстоногов и Полицеймако эзоповым языком, языком вечного искусства театра, талантливо восставали против подобных установок системы.

Хорош был Ксанф -- Николай Корн, артист недооцененный при жизни. Он был занят во многих постановках Товтоногова, но всегда как-то был оттеснен на второй план более могучими представителями уникальной мужской группы в театре. Здесь же, в "Лисе и винограде", он полностью с Полицеймако сравнялся, играл в полную силу опьяненного успехом, женщинами самодовольного философа, легкого, почти воздушного рабовладельца.

Акварельно-мечтательный, бесконечно далекий от жизни, патологически самовлюбленный, он был в то же время и трогательным, и жалким, и страшным.

Страшным потому, что в руках его была жизнь другого человека, и он мог распоряжаться ею, как хотел.

И нужно было обладать мужеством Эзопа, мужеством ЧЕЛОВЕКА, чтобы сказать своему господину: "Ксанф, выпей море". Рефрен этот проходил через весь спектакль.[3]

Спектакли Товстоногова вдохновляли, становились источником сильных, положительных эмоций и, конечно, развивали, учили. Жесткий, властный, нетерпимый Товстоногов требовал от актеров полного повиновения. Под его "прессом" выросли многие актеры: И.Смоктуновский, С.Юрский, О.Басилашвили, В. Ковель Т.Доронина, Е.Лебедев и другие. Со смертью мэтра театр осиротел, но его "дети" и по сей день являются гордостью театральной России.

2. Русская классика в БДТ им.Горького

Давно стали привычными спектакли, в основе которых лежит инсценированная русская классика. Но рядом с привычным не оскудевает магическая, экспансивная сила театра, поража­ющего новизной человекопознания, неожиданностью репер­туарных поисков. Под его крышей оказываются подчас произведения русской классики, еще вчера считавшиеся вовсе несценичными.