Само многообразие английского общества и его реальная свобода способствовали развитию вкуса к доброму английскому консерватизму, основанному на здравом смысле и морали благоразумия. Аристократической слой английского общества представлял собой не только верхушку общества, но и его особый вертикальный срез, включая не только высшую знать, но и сквайров, и более богатое духовенство, и образованный средний класс, который вступал с ними в близкие отношения. В середине XVIII столетия этот аристократический слой достиг некоей высшей гармонии с самим собой и с управляемым им обществом, которая была сохранена примерно до девяностых годов.

Причем, если философское лидерство с середины XVIII века захватила Германия, а лидерство на поле идей социального реформирования захватила Франция, то Англия удерживала лидерство стиля, то есть самого духа эпохи и ее парадигматики, неся его в духе самой английской культуры через бережное сохранение сложности и «консенсусности» английской и шире – британской культуры на том же уровне, что и сложность всей европейской культуры.

Великобритания стала микрокосмом общеевропейской культуры, носителем ее форм и, тем самым и вследствие того, как бы лабораторий ее парадигмальных идей, чистым экспортером мировоззренческих парадигм. Так, в конце XVII – начале XVIII она экспортировала на континент деистскую парадигму, в первой половине XVIII века – скептицистскую, а во второй половине XVIII столетия – истористскую. «Золотое пятидесятилетие» становления английского интеллектуального господства и английской аристократии «вертикального среза» – это концентрированное выражение «классического века». Оно по-прежнему несет в себе очарование высокого произведения искусства – искусства жизни, взятой в ее цельности. Нет оснований идеализировать это время ни с этической, ни с интеллектуальной, ни с какой иной точки зрения. И в Англии тоже. Может показаться, что высочайшие произведения человеческого разума были скорее результатом удачи, свободы и разнообразия, чем результатом деятельности единообразной организации; скорее результатом равновесия между городом и деревней, чем результатом активности самой городской жизни; скорее результатом влияния литературы, чем журналистики; скорее результатом развития искусства и ремесла, чем машин.

Англия в частности и Великобритания в общем была прежде всего производителем собственной культуры и ориентировала свою культуру, во-первых, на идеи Нового времени, что было правилом, а не исключением и для других европейских стран; во-вторых, на собственное многообразие как таковое, через тотальный компромисс и тонкое чувство равновесия, что было редким, а в своей последовательности и непрерывности – исключительным. В Европе второе исключение подобного рода, но иной формы и содержания, представляет собой Римская католическая церковь.

Любое начало определенной эпохи – это «эпоха веры». Такие эпохи не являют созидания из ничто и не являются конструкцией, исходящей из разума, а становятся преобразованием и продолжением, «которое одновременно вдыхает новую душу и новый дух». Э. Трельч утверждает, что «последняя тайна этих процессов – вера в открывающийся в этом и принуждающий сиюминутный разум, и в силу воли утверждать такую веру. Так следует понимать известное высказывание Гете об эпохах веры, которые, по его словам, всегда были великими… Отсюда и частое религиозное обоснование таких творений. В этом и состоит вся тайна, которую теологи называют откровением. Это – интуитивное вхождение в процесс внутреннего движения божественной сущности, которое прорывается в определенном пункте просто с чувством принудительной необходимости и ясности».

Такой «эпохой веры» и стал период 1750-1780 гг., ставший откровением и созиданием новой мировоззренческой парадигмы, лишь изменившейся, исказившейся и подправленной в следующей «эпохе веры» – в 1775-1910 гг. Ведь эпоха Просвещения была третьей, вершинной, системной эпохой Нового времени, а эпоха Модернизма была кризисной, хоть и реализационной в цивилизационном смысле.

Просвещение немыслимо без веры в возможность распространения в народе знаний и в благотворность такого процесса, без его инициатив в области народного образования, массовой и широкой печати, в т.ч. и энциклопедического характера, без его инициатив в сфере права, социальной политики и без самововлечения масс в политическую жизнь государства.

С середины XVIII столетия произошло преобразование сознания. В это время произошел прорыв в новое качество. Из духовного света этого периода родилась идея Просвещения как самоназвание и самосознание эпохи, со всей силой новой веры проявилась идея науки как водительницы общества и философии как духовника элит. Экономика и экономическое сознание становятся в центр общественной жизни, вокруг которой вращаются политические интересы, а демократическая идея уже не может довольствоваться тесными рамками просвещенной монархии – естественное право становится в центр самосознания элит не только интеллектуальных, но и властных.

Все последующие десятилетия после 1780 года лишь продолжались, разрабатывались, воплощались и опробывались духовные и интеллектуальные открытия, сделанные с конца сороковых и до начала восьмидесятых годов XVIII века. И так было во времена Французской революции, наполеоновских войн (здесь теория опробывалась практикой), во времена «Священного союза» и нового европейского равновесия. Здесь совершались новые синтезы и создавались великие системы, теоретические и практические, исторические и эстетические, научные и технические.

Эпоха Просвещения началась и как «эпоха книгопечатания». Она, безвозвратно изменила условия существования власти: она привила нации «вкус и привычку получать образование посредством чтения». «Эпоха книгопечатания» – это прежде всего эволюция или, точнее, революция читателя. Так, всего за двадцать пять – тридцать лет «сложилось новое отношение к тексту, для которого характерны осмотрительное отношение к авторитетам, увлечение новинками, быстро сменяющееся разочарованием, и, самое главное, нерасположенность к безоглядному доверию и одобрению. Но не следует считать, что все было гармонично в отношениях с «понимающей» и «просвещенной» властью и литературным «истэблишментом», а тем более видеть в этом «истэблишменте» некое единое одухотворенное сообщество «новых людей».

2. Научная революция: эмпиризм и рационализм.

Важным событием, определившим характер и направленность философской мысли, стала научная революция. Ее начало было положено открытиями Н.Коперника, И. Кеплеpa, Тихо де Браге, Г. Галилея, а завершение выпало Ньютону.

Философия должна была осознать смысл и масштаб происходящих перемен и ввести современников в новый мир, мир с иным местоположением самого человека в его отношении к природе, обществу, самому себе и Богу.

Новый духовный мир выстраивался и обживался людьми с трудом, в конфликтах и столкновениях. Освобождение от власти прежних традиции требовало мужества, усилий и значительного времени. Прошлое сказывалось и на тех, кто прокладывал пути в этот новый мир. Развитие науки, опытного знания требовало замены схоластического метода мышления новым методом познания, обращенным к реальному миру. Развитие культуры влекло развитие философии. Титаны мысли этого времени закладывали фундамент научного мировоззрения. Все предавалось суду неподкупного разума. Материалистический подход к природе стал могучим источником роста научных знаний. Материализм этого времени был механистическим, метафизическим.