«Шествие на осляти» отправлялось в вербное воскресенье (за неделю до пасхи). После литургии начинался торжественный ко­локольный перезвон. В Москве приводили в Кремль осла или белую лошадь под белым покрывалом. При этом в богослужебный текст вклинивалось пререкание с владельцем осла. Духовенство выходило на площадь, митрополит (в XVII веке - патриарх) садился боком в особое седло и брал в правую руку крест, а в левую - Евангелие. Осла под уздцы обычно вел сам царь или его ближний боярин; царь бывал в парадном одеянии, в Мономаховой шапке. На крышу одного из домов специально становился человек, руково­дивший шествием. Во время процессии по пути митрополита пости­лали одежды и бросали зеленеющие ветки вербы. В 1620—1630-х годах это делали специальные люди - «постилальники». Они сни­мали с себя красные кафтаны и постилали их на землю под ноги шествующим. Число постилальников доходило до пятидесяти, а к концу XVII века их было уже до ста человек. Все шествие в целом также становилось пышнее и торжественнее. За митрополитом сле­довал облаченный во все регалии царевич, далее шло множество бояр; шествие замыкал народ. Процессия направлялась из Кремля к храму Василия Блаженного, где совершалась краткая служба, а затем возвращалась в Кремль. В последний раз «Шествие на осляти» происходило при царях Петре и Иоанне Алексеевичах, которым патриарх и уплатил за это по 500 ефимков. «Шествие» устраивалось и в других митрополичьих городах. Как видно, кроме целей религиозных «Шествие на осляти» имело цели политические, а именно публично декларировало превосходство духов­ной власти над светской.

На четвертый день после «Шествия», в четверг на страстной неделе, исполнялось «Умовение ног». Эта литургическая драма входила в состав богослужения еще в Х веке, в ней митрополит вместе со священниками воспроизводил сцену «Тайной вечери». Священники, числом двенадцать, взойдя на особо для этих слу­чаев сооружаемое посреди церкви возвышение, садились по шесте­ро с каждой стороны помоста. Далее шла инсценировка евангель­ского текста: архиерей вставал, снимал облачение и, налив воды в таз, который несли перед ним, омывал, а затем утирал ноги священникам. Каждый из священников в знак благодарности це­ловал ему руку. Наконец он подходил к тому священнику, который изображал Симона-Петра. Начинался диалог, в котором архиерей произносил слова Христа, священник - слова Симона-Петра. Последний отказывался дать омыть себе ноги; архиерей настаивал, говоря, что в противном случае он не будет иметь «части», то есть связи, с ним, с Христом. Тогда священник просил омыть ему и руки и голову; архиерей отвечал, намекая на Иуду Искариотского: «Измовенный не требует, токмо нози умыти: есть бо весь чист, и вы чисти есте, но не вси». Затем архиерей омывал Симону-Петру ноги и всходил на свое место. Интересно заметить, что в одной из рукописей чин описанного действа комментируется гораздо живее, по всем правилам сценических ремарок. Это касается в особенности Симона-Петра.

Но самой драматически развитой и наиболее театральной из всех литургических драм было «Пещное действо», являвшееся инсценировкой библейского сказания о трех отроках: Анании, Азарин и Мисаиле. Оно отправлялось 17 декабря (перед рождест­вом). На Руси «Пещное действо» исполнялось, по-видимому, еще в XI веке. Но нам известен чин лишь XVI века, поскольку в древнейшем из найденных у нас списке действа многолетствуется князь Василий Иванович (1505—1533).

Сохранились две отличающиеся друг от друга редакции «Пещного действа» - XVI и XVII веков. Если литургические драмы обычно ограничивались инсценировкой евангельских текстов и содержащихся в них диалогов, то в редакции XVII века было не­сколько вставных диалогических жанровых сцен, исполнявшихся не на церковнославянском, а на русском бытовом языке. В них явственно проступает воздействие устной народной драмы. Можно полагать, что эти диалоги вели скоморохи.

В субботу против царских врат ставилось сооружение, изоб­ражавшее «пещь огненную». На крюк от снятого паникадила веша­лось изображение ангела, которое поднималось и опускалось с помощью веревки, шедшей из алтаря и перекинутой через блок. В отсутствие молящихся ключарь репетировал спуск ангела, кото­рый должен был находиться в зените над центром печи. Печь была разделена на две части полом, к которому с одной стороны вели ступеньки. В верхний ярус входили «младенцы»; в нижнем, непо­средственно на церковном полу, ставился горн с раскаленными угольями.

Действо чина XVI века начиналось с того, что «учитель отро­ческий» шел в алтарь, связывал троих отроков полотенцем и пере­давал «халдеям», которые вели их к архиерею. Протодьякон зажи­гал в алтаре свечи и давал их отрокам в руки. Далее начинался диалог между халдеями:

1-й халдей. То дети царевы, нашему царю не служат, златому телу не поклоняются.

2-й халдей. И мы ввкинем их в пещь, да станем жечь.

В чине XVII века «Пещное действо» в первой части было ослож­нено разработкой вставных диалогов, которые произносили хал­деи. Когда халдеи проводили отроков из алтаря на середину храма к печи, шествие останавливалось и разыгрывалась такая сцена, отсутствовавшая в чине XVI века:

1-й халдей (указывая пальмой на пещь, к отрокам). Дети царевы?

2-й халдей. Царевы.

1-й халдей. Видите ли сию пещь, огнем горячу и вельми распаляему?

2-й халдей. А сия пещь уготовася вам на мучение.

А н а н и я. Видим мы пещь сию, но не ужасаемся, есть бо бог наш на небеси, ему же служим, той силен ияъяти нас от пещи сия.

А з а р и я. И от рук ваших избавить нас.

М и с а й л о. А сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение.

Второй диалог халдеев, предшествующий бросанию отроков в печь, тоже усложнился, две реплики заменены десятью.

1-й халдей. Товарищ!

2-й халдей. Чево?

1-й халдей. Эти дети царевы?

2 - н халдей. Царевы.

1-й халдей. Нашего царя повеления не слушают?

2-й халдей. Не слушают.

1-й халдей. А златому телу не поклоняются?

2-й халдей. Не поклоняются.

1-й халдей. А мы вкинем их в пещь.

2-й халдей. И начнем ихжечь.

Подобные сцены постепенно усложнялись, обогащаясь бытовы­ми народными выражениями.

По окончании диалогической сцены между халдеями «учитель отроков» передавал их халдеям. Первый халдей брал Ананию под правую руку, второй - под левую, и они вели его в печь. После этого второй халдей обращался к Азарии и со словами: «А ты, Азария, чего стал, - и тебе у нас то же будет!» - Азарию и Мисаила вводили в печь. Тогда приносили горн с горящими угольями и ставили его под печь. Отроки и протодьякон пели стихиры, а халдеи, получив от «певчего диакона» свечи и «трубки с плавучею травою», ходили вокруг печи, бросали траву в горн; она вспыхи­вала ярким пламенем. Во время пения стиха «Яже обрете о пещи халдейстей» ключарь подходил: «под благословение» «ангела спущати в пещь», халдеи становились по ее сторонам, подняв вверх пальмовые ветви. Затем спускали ангела в печь при «трусе велице зело з громом». Халдеи падали ниц, дьяконы «опаляли их огнем», отроки зажигали на венце у ангела три свечи, и его приподнимали слегка вверх. Отроки кланялись ему до земли. Тогда с полу подни­мались халдеи, сняв шапки и отложив их и пальмовые ветви в сто­рону, говорили: