Русский писатель И.С. Тургенев вывел в своих романах яркие образы героев-бунтарей, отвергавших многие постулаты окру­жавшей их действительности и предлагавших новые идеи. Ниги­листами были революционные демократы, резко критиковавшие современные им порядки и призывавшие к замене их более спра­ведливыми. Нигилизм носил революционный характер. Напри­мер, о своем Базарове Тургенев писал, что если он называется нигилистом, то надо читать: революционером[6]. В 1866 г. М.А. Ба­кунин в знаменитых письмах к А.И. Герцену советовал последне­му «искать молодую поросль новой молодежи в недоученных уче­никах Чернышевского и Добролюбова, в Базаровых, в нигилис­тах — в них жизнь, в них энергия, в них честная и сильная воля»[7].

Развернутая характеристика социального нигилизма, широко распространившегося в начале XX столетия в определенных слоях русского общества, была дана в знаменитом сборнике «Вехи», вышедшем в 1909 г. и получившем впоследствии широкий общественный резонанс. Один из его авторов, а именно С.Л. Франк, с особым пафосом подчеркивал, что если бы можно было одним словом определить умонастроение нашей интеллиген­ции, то нужно назвать его морализмом. «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, ни­какой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. Морализм этот есть лишь отражение ее нигилизма . Под нигилизмом я разумею отрицание или непри­знание абсолютных (объективных) ценностей»[8].

Общей (родовой) чертой всех форм нигилизма является от­рицание, ноне всякое отрицание есть нигилизм. Отрицание шире, оно органически присуще человеческому сознанию, диа­лектическому мышлению. Поэтому далеко не всех, кто что-либо отрицает, можно считать нигилистами. В противном случае сам термин «нигилизм» теряет свой смысл и растворяется в более объемном понятии — «отрицание»[9].

Следовательно, нигилистическое отрицание и диалектичес­кое отрицание — разные вещи. Гегелевский закон отрицания от­рицания никто пока не отменил. В историческом плане нельзя безоговорочно негативно, с позиций голого отрицания, оцени­вать различные освободительные движения, их идеологов и участников, так как это объективные закономерные процессы. Тем более если речь идет об эволюционном развитии. Ф. Энгельс, имея в виду движущие силы формационных периодов и смену последних, писал: «Появление молодой буржуазии нашло свое отражение в либерально-конституционном движении, а зарож­дение пролетариата — в движении, которое обычно называют ни­гилизмом»[10].

Здесь термин «нигилизм» употребляется в положительном контексте. Вообще, борьба против антинародных, тоталитарных режимов, произвола правителей, диктаторов, попрания свободы, демократии, прав человека и т.д. не является нигилизмом в соб­ственном смысле этого слова. Самовластие тиранов во все време­на осуждалось. Еще Руссо заметил: «Деспот не может жаловаться на свергающее его насилие». Это значит, что не всякая револю­ция есть зло.

Когда нигилизм становится естественным (объективным) от­рицанием старого, консервативного, реакционного, он перестает быть нигилизмом. К примеру, отрицание многих мрачных и даже трагических страниц из нашего недавнего прошлого, прежде всего в государственной и политико-правовой сфере жизни об­щества, справедливо и оправданно, так как представляет собой неизбежный процесс обновления.

Позитивный заряд несет в себе конструктивная критика недо­статков, порочных или отживших порядков, несовершенства тех или иных институтов, действующих законов, политико-правовой системы — вообще, отрицательных явлений действительнос­ти. В этом смысле вполне естественным было, например, дисси­дентское и правозащитное движение в СССР в 50—70-х годах, осуждение брежневщины, застоя, не говоря уже о более ранних сталинских беззакониях. Как прогрессивную оценивает история деятельность русских революционных демократов — Герцена, Добролюбова, Чернышевского и других, выступавших против ца­ризма, самодержавия, социального угнетения.

Однако в целом нигилизм, в традиционном его понимании, воспринимается в большинстве случаев как явление деструктив­ное, социально вредное, особенно в наше время. Нередко ниги­лизм принимает разрушительные формы. В крайних своих про­явлениях он смыкается с различными анархическими, лево- и праворадикальными устремлениями, максимализмом, больше­визмом и необольшевизмом, политическим экстремизмом[11]. Ни­гилизм — стереотип мышления любого радикалиста, даже если он этого не осознает.

Характерным признаком нигилизма является не объект от­рицания, который может быть лишь определителем его конкрет­ного вида, астепень, т.е. интенсивность, категоричность и бес­компромиссность этого отрицания — с преобладанием субъек­тивного, чаще всего индивидуального начала. Здесь выражается гипертрофированное, явно преувеличенное сомнение в из­вестных ценностях и принципах. При этом, как правило, из­бираются наихудшие способы действия, граничащие с анти­общественным поведением, нарушением моральных и право­вых норм. Плюс отсутствие какой-либо позитивной программы или, по крайней мере, ее абстрактность, зыбкость, аморфность.

Социальный нигилизм особенно распространился у нас в пе­риод «перестройки» и гласности. Он возник на волне охвативше­го всю страну всеобщего негативизма, когда многое (если не все) переоценивалось, переосмысливалось, осуждалось и отверга­лось. С одной стороны, была видна очистительная функция ни­гилизма, а с другой, — его побочные последствия, издержки, ибо сплошной поток негатива сметал на своем пути и позитивные начала.

Расчистка «авгиевых конюшен» сопровождалась такими явле­ниями, как безудержное самобичевание, развенчание и осмеяние прежнего опыта, сложившихся культурно-исторических традиций и привычек, изображение уходящего времени только в чер­ных красках. Лейтмотивом этих умонастроений было: «У нас все плохо, у них все хорошо». С пьедесталов летели имена и ценнос­ти, в которые еще вчера беззаветно верили.

Зацикленность на обличительстве, уничижительной критике граничила подчас с утратой чувства национально-государствен­ного достоинства, формировала у людей и всего общества ком­плекс неполноценности, синдром вины за прошлое, за «истори­ческий грех». Раздавались даже призывы к всеобщему покаянию. В то же время значительные слои населения резко осуждали «танцы на гробах», выступали против забвения памяти и заветов предков.

На крайности этого «самошельмования», потерю меры обра­щали внимание многие зарубежные деятели[12]. Между тем копа­ние в прошлом особого успеха не принесло. При этом ошибки предшественников не помогли избежать новых. Отсюда ирони­ческие остроты публицистов: мы одержали «сокрушительную победу».

Отречение от всего, что было «до того», от старых фетишей объективно подпитывало нигилистические разрушительные тен­денции, которые не уравновешивались созидательными. Как справедливо отмечалось в литературе, «у нас было два пиковых проявления тоталитарного мышления и сознания: тотальная апо­логетика послереволюционного прошлого и тотальное его нис­провержение»[13].