Прусское правительство с 1920 до 1932 годов было в руках коалиции Центров - SPD. SPD, главный партнер, был под лидерством Otto Braun, премьер-министра. Braun появляется ретроспективно как один из самых немногих реальных государственных деятелей Веймарской республики. Он был крайне предан идеалу демократического социализма, но преследовал реформистскую политику SPD с большим тактическим навыком, чем большинство его коллег по партии в федеральной политике. Партия Центра вносила вклад в стабильность Прусского правительства, отказываясь от отношения прав его прежних государств. Сепаратизм стал серьезной проблемой Веймарской республики не в Пруссии, а в Баварии.

Частично из-за опасения неустойчивости в Баварии Преусс ввел в Bеймарскую Конституцию известную теперь Статью 48, которой дал президенту республики право управлять в соответствии с декретом в критическом положении. Перед 1928 годом никто не обратил большого внимания на это условие. Bеймарское президентство вообще было расценено как слабое (Францией), скорее чем сильное (США). Преусс действительно хотел президентство, достаточно сильное, чтобы действовать как противовес к опасно мощному парламенту. Его чувства нашли отражение в конституции, поскольку это было в конечном счете провозглашено в августе 1919 года.

Конституция, как рассматривалось, предусматривала парламентское правительство с некоторыми модификациями: например, президенту давали право роспуска Рейхстага и назначения канцлера. Однако, эти полномочия не были чрезмерными. Более существенным был прямой выбор президента населением. Это предписание представило гражданский элемент в президентство, которое могло привести к попытке, сделанной позже, -изображать президента как более представленного народом, чем Рейхстагом. Но гражданский принцип был также воплощен для инициативы и референдума. Важность политических партий в массовой демократии была молчаливо подтверждена в принятии пропорционального представления.

Экономические Проблемы

Экономические проблемы были среди наиболее неотложных, перед которыми должна была предстать молодая республика. Из-за инфляционных средств, которыми имперское правительство финансировало войну, немецкая марка в 1919 году стоила меньше чем 20 процентов от ее довоенной ценности. Несмотря на энергичные финансовые реформы Эрзбергера, доходы государства от налогообложения, основанного на номинальных ценностях, были безнадежно малы.

Кроме того, экономическое воздействие Версальского Соглашения было сокрушительно. Германия потеряла 13 процентов территории, 10 процентов населения, 15 процентов пахотной земли, 75 процентов железа и 68 процентов цинковой руды, 26 процентов угольных ресурсов, всего Эльзасского поташа и текстильных отраслей промышленности, системы коммуникаций, построенной вокруг Alsace-Lorraine и Верхней Силезии. Огромные количества судов, транспортных средств и железнодорожного подвижного состава были поставлены Союзникам.

Все это было более важно чем платежи репараций, наложенные в соответствии с соглашением, хотя последний привлек большее внимание. Это было из-за связи, сделанной в соглашении между репарациями и так называемым пунктом "с военной виной". Статья 231 обеспокоила немцев больше чем какая-либо другая. Количество репараций, установленных в 1921 году было оценено Джоном Мейнардом Кейнсом, как превышающие возможности Германии в три раза.

Но карательные аспекты соглашения вообще должны быть оценены по сравнению с характером Соглашения относительно Бреста-Литовска. Вопрос репараций должен быть помещен в перспективу. Напомним, что имперское правительство предложило возместить финансовые жертвы Германии в войне, налагая на побежденные платежи Союзников в четыре раза большие чем те, что в конечном счете потребовали от Германии. Эти соображения помогают скорее объяснить, чем извинить, безумие миротворцев Парижа.

Другая причина создания такой ситуации с репарациями - их предполагаемый вклад в безудержную инфляцию начала 1920-ых. Фактически, инфляция, далекая от последствий репараций, предшествовала им. Правительства тогда ухватились за инфляцию как за средство уклонения от платежей репараций, также как для невыполнения внутренних социальных целей. Ни одно немецкое правительство перед 1923 годом не делало никаких попыток стабилизировать валюту, потому что немецкие промышленники разработали систему "прибыли от инфляции". Они получали краткосрочные ссуды от центрального банка на усовершенствование и расширение своих заводов, и затем возмещали ссуды раздутой валютой.

Точно так же многие банкиры оплачивали их заклады фактически ничего не стоящей валютой. По сути, каждый с установленным доходом – а именно, средний класс, был жертва инфляции. Даже заработная плата всегда отставала от цен. Дислокация, вызванная инфляцией принесла безработицу, несмотря на очевидный индустриальный бум. Инфляция была очевидно глубоко аналитическая в ее социальных эффектах и способствовала недостатку доверия неоперившейся республике среди больших групп населения.

Промышленники, в дополнение к одобрению инфляции, которая непосредственно имела эффект подрывных платежей репараций, также непосредственно, противопоставляли любое подлинное усилие, чтобы выполнить эти платежи, потому что такое усилие, вероятно, приведет к внутренней строгости и плановой экономике. SPD, которая пропустила возможность вмешаться в экономику в течение периода временного правительства, не была к этому времени больше во власти. В выборах 1920 года она потеряла шестьдесят мест к USPD, и "Bеймарская Коалиция" не потеряла ее большинство в Рейхстаге. Правительства периода инфляции были во главе с членами партии Центра и были открыты, чтобы влиять на промышленности.

Ситуация была изменена Францией: понимая, что Германия преднамеренно уклонялась от платежей репараций, решила получить их и заняла район Ruhr в январе 1923 года. Немецкое правительство пробовало сначала сопротивляться и принять ответные меры, но скоро нашло это невозможным. Новое правительство было установлено с целью успокоения Франции, возврата земли Ruhr, и ведения переговоров относительно пересмотра бремени репараций.

Одно существенное требование доказательства честности немецких намерений к Франции было стабилизация валюты, которая требовала некоторое количество технического и финансового навыка. Они были выполнены главным образом новым канцлером, Густавом Штреземаном, - первым и последним членом либеральной партии когда-либо поддерживающим эту политику. Перед 1918 годом он был в левом крыле Национальной Либеральной партии в вопросах внутренней политики, но в течение войны был приверженцем аннексий и играл ведущую роль в смещении Bethann Hollweg. Поэтому он не был допущен к лидерству в новой Демократической партии (DDP) в 1918 году, чьи основатели утверждали, что стремились к объединенной буржуазной либеральной партии, но которая, оказалось, была ни чем иным, как Прогрессивная партия под новым названием. Штреземан поэтому основал собственную партию, как преемницу Национальных Либералов, которую он назвал Народная партия (DVP).