Первый министр английского короля Иакова I, герцог Букингэм остался у кормила правления и по вступлении на престол Карла I. При заключении брака Карла I с французской принцессой Генриеттой, Букингэму было пору­чено проводить молодую королеву в Англию. Герцог, отли­чавшийся, по словам современников, мужественной красотой, изяществом манер, утонченным вкусом и царственною щед­ростью, встретил при французском дворе чрезвычайно ра­душный прием. Особенно сочувственно отнеслась к нему, как уверяют, супруга Людовика XIII, Анна Австрийская. Букингэм в свою очередь до того увлекся очаровательной французской королевой, что после официального отъезда из Парижа тайком вернулся туда, заранее обеспечив себе воз­можность застать Анну Австрийскую наедине в саду. Ут­верждают, будто королева сделала ему за этот дерзкий поступок выговор, "в котором высказывалось скорее нежное расположение, чем гнев". Ришелье, узнав об этом свидании, поспешил принять меры к предупреждению дальнейших ви­зитов герцога Букингэма во Францию. В то время, как герцог собирался опять ехать в Париж, во главе блестящего посольства, ему прислано было с курьером формальное за­прещение показываться на французской территории. Это его до такой степени взорвало, что он поклялся увидеться с Анной Австрийской наперекор всем препятствиям со стороны кардинала и французского вооруженного могущества.

Решив объявить Франции войну, Букингэм убедил Кар­ла I заключить союз с гугенотами и высадился с семи­тысячным отрядом на острове Ре, в виду Ла-Рошели. Гу­бернатор этого острова, маркиз Туара, заперся с небольшим отрядом в находившемся там укреплении и оборонялся до такой степени упорно, что французские войска успели при­быть к нему на помощь. Герцог Букингэм, выказывавший блестящую личную храбрость, проиграл, тем не менее, сра­жение и должен был вернуться в Англию с остатками своего десантного отряда.

Во время высадки англичан на остров Ре, жители Ла-Рошели открыто приняли их сторону. Ришелье убедил ко­роля осадить или, лучше сказать, блокировать Ла-Рошель, окружив город с сухого пути линией укреплений и заградив доступ к нему с моря громадной плотиной. Утверждают, будто образцом для нее служила плотина, построенная Александром Македонским при осаде Тира. Король Людовик XIII, видя, что население Ла-Рошели не расположено сда­ваться, уехал в Париж, поручив ведение осады кардиналу, назначенному главнокомандующим всех королевских войск, собранных под Ла-Рошелью и в соседних областях. Ришелье ввел в войсках строжайшую дисциплину, очень не нравившуюся французскому дворянству, наиболее выдающиеся представители, которого понимали, что взятие Ла-Рошели еще более усилит и без того уже неудобное для них могущество кардинала. Маршал Бассомпьер прямо говорил: "Ну, разве мы не сумасшедшие? Ведь мы, чего доброго, возьмем Ла-Рошель!" Действительно, несмотря на геройское мужество обороняющихся, они, после двухлетней блокады, были вынуждены голодом к сдаче. Английский флот дваж­ды пытался прорвать плотину, устроенную Ришелье, и до­ставить в Ла-Рошель продовольствие, но обе эти попытки были крайне нерешительными и не привели к желаемому результату. Людовик XIII, вернувшись под конец осады в лагерь, дал по совету Ришелье, гугенотам полную амни­стию. Замечательно, что через несколько дней после сдачи Ла-Рошели поднялась страшная буря, разрушившая плотину, благодаря которой королевским войскам только и удалось овладеть городом.

Английский историк Юм говорит: "Падение Ла-Рошели закончило во Франции период религиозных войн и было первым шагом на пути к упрочению ее благоденствия. Внутренние и внешние враги этой державы утратили мо­гущественнейшее орудие для нанесения ей вреда, и она, благодаря разумной и энергичной политике, начала посте­пенно брать верх над своей противницей—Испанией. Все французские партии подчинились законному авторитету вер­ховной власти. Тем не менее, Людовик XIII, одержав победу над гугенотами, выказал чрезвычайную умеренность. Он про­должал относиться с терпимостью к протестантскому веро­исповеданию. Франция была тогда единственным государст­вом, в котором веротерпимость признавалась законным по­рядком вещей".

Действительно, история должна подтвердить, что Ришелье в век инквизиции отличался такой религиозной терпимо­стью, какая даже и в наше время встречается далеко не повсеместно. Сам он говорит в своем "Политическом За­вещании": "Я не считал себя в праве обращать внимание на разницу в вероисповедании. И гугеноты, и католики были в моих глазах одинаково французами". Впрочем, взгляд Ришелье на религиозный вопрос не имел прочной почвы в народном сознании, так что, когда, полвека спу­стя, Людовик XIV отменил Нантский эдикт, мера эта не вызвала со стороны общественного мнения ни малейшего протеста.

Вслед за тем спор о престолонаследовании в герцогстве. Мантуанском дал ему повод захватить укрепленный город Пиньероль, обладание которым открывало французам свобод­ный доступ в Италию. Испания и Австрия не могли воспрепятствовать этому захвату, так как тридцатилетняя война была тогда в самом разгаре.

Несмотря на свой кардинальский сан, Ришелье всячески старался поддержать в Германии дело реформации, казав­шееся одно время окончательно проигранным. Победы Тилли и Валленштейна сделали императора Фердинанда II полным властелином Германии. Правда, что в протестантских немец­ких землях обнаруживалось сильнейшее недовольство декре­том о возвращении католических церковных имуществ, кон­фискованных уже более ста лет перед тем, но недовольство это ограничивалось глухим ропотом. Ришелье, опасаясь, что австрийский дом, подчинив себе всю Германию, направит свои грозные вооруженные силы против Франции, заключив с шведским королем, Густавом-Адольфом, договор, целью которого выставлялось ограждение самостоятельности герман­ских государей и обеспечение одинаковой свободы вероис­поведания немецким протестантам и католикам. Франция обещала Густаву ежегодную субсидию в 400.000 червонцев, он же, со своей стороны, обязался держать в Германии армию из 30.000 пехоты и 6.000 конницы.

Тем временем монах капуцинского ордена, патер Жозеф, отправленный французским премьером в качестве посла на регенсбургский сейм, уверил Фердинанда, что Франция, в случае новых осложнений в Германии, будет соблюдать стро­жайший нейтралитет и уговорил императора уволить в от­ставку талантливейшего его полководца Валленштейна. Фер­динанд II не замедлил раскаяться в своей легковерности, когда Густав-Адольф разбил на голову его войска под Лей­пцигом. Шведы могли бы после того беспрепятственно ов­ладеть Веной, но упустили благоприятный случай. Ришелье замечает по этому поводу в своих "Мемуарах": "Господь Бог не хотел довести австрийский дом до окончательной гибели, находя вероятно ее вредной с точки зрения интересов ка­толической церкви".

Очистив от императорских отрядов прирейнскую Герма­нию, Густав-Адольф предложил Людовику XIII свидание, чтобы переговорить о германских делах. Предложение это было отклонено, так как Ришелье считал неприличным для французского короля иметь личное объяснение с "каким-ни­будь северным державцем". Густаву-Адольфу дали знать, что если он возьмет на себя труд подойти несколько ближе к Лотарингии, занятой в то время французскими войсками, то первый министр Людовика XIII придет к нему в лагерь для переговоров. Шведский король возразил, что предпочи­тает послать кого-нибудь из своих министров выслушать предложения г-на кардинала. Ответ этот произвел на Ришелье большое впечатление и значительно усилил его уважение к Густаву-Адольфу. Тем временем смерть Тилли, убитого при неудачной попытки помешать переправе шведов через Лех, заставила императора Фердинанда согласиться на все требо­вания Валленштейна и назначить его снова главнокоманду­ющим. Вслед затем война приняла оборот, менее благопри­ятный для протестантов. Густав-Адольф одержал, правда, над Валленштейном победу под Люценом, но был сам убит в этом сражении. Валленштейна, собиравшегося перейти на сторону протестантов, умертвили собственные его офицеры, оставшиеся верные императору. После того война продол­жалась с переменным счастьем, и Франция начала усиленно готовиться к непосредственному в ней участию. Ришелье был заранее уверен, что протестантские немецкие государи окажутся вынужденными согласиться на всякие территори­альные уступки, каких только захочет Франция в вознаг­раждение за свое содействие. Зная, что придется вести войны не только с Австрией, но также и с Испанией, Ришелье призвал под знамена более, чем стопятидесятитысячную армию. Франция никогда еще до тех пор не рас­полагала такой большой вооруженной силой. Содержание этих войск обходилось очень дорого и вызывало в народе сильнейшее недовольство против кардинала, оправдывавшегося тем, что считает своей задачей возвращение Галлии есте­ственных ее границ.