Последующие события показали, что наибольшую угрозу для неокрепшей династии, как и прежде, таят в себе притязания бояр Романовых. По сравнению с Годуновым Романовы имели гораздо больше прав на трон в качестве ближайших родствен­ников — двоюродных братьев последнего царя из ди­настии Калиты.

Своими поспешными и преждевременными дейст­виями Романовы сами навлекли беду на свою голову. Ожидая близкой кончины Бориса, они собрали на своем подворье многочисленную вооруженную свиту. В воздухе запахло мятежом. Малолетний наследник Бориса имел совсем мало шансов удержать трон пос­ле смерти отца. Новая династия не укоренилась, и у больного царя оставалось единственное средство для спасения. Борис должен был пресечь боярский за­говор, разгромить отряды, с помощью которых заго­ворщики рассчитывали осуществить переворот, и, на­конец, устранить с политической арены главных претендентов на трон.

Силы, собранные Романовыми, были столь значи­тельны, что у стен боярского подворья произошло форменное сражение. 26 октября 1600 года в польском дневнике появилась следующая запись: “Этой ночью его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля) с горящи­ми факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало”. Вскоре поляки узнали подробности ночного нападения. “Дом, в котором жили Романо­вы,— отметили они,—был подожжен; некоторых (опальных) он (Борис) убил, некото­рых арестовал и забрал с собой .”[14].

Вооруженная боярская свита оказала стрельцам отчаянное сопротивление. Царь Иван в таких случаях подвергал дворню поголовному истреблению. Го­дунов не хотел следовать его примеру. Он ограничил­ся казнью ближних слуг опальных Романовых. Подоб­ная участь угрожала и Юрию Отрепьеву. По словам патриарха, Отрепьев постригся, спасаясь от смертной казни. Царь Борис выражался еще более определен­но. Боярского слугу ждала виселица![15]

Не благочестивая беседа с вятским игуменом, а страх перед виселицей привел Отрепьева в мона­стырь. Двадцатилетнему дворянину, полному сил и надежд, пришлось покинуть свет и забыть свое мир­ское имя. Отныне он стал смиренным чернецом Гри­горием.

Спасаясь от пыток и казни, Отрепьев скрылся в провинции. Из посольской справки следует, что он побывал в Суздальском Спасо-Ефимьевом монастыре и монастыре Ивана Предтечи в Галиче. Оба назван­ных монастыря лежат на одной прямой, связывающей Москву с имением семьи Отрепьевых в Галичском уезде. Чернец Отрепьев не жительствовал в этих мо­настырях, а искал в них временное пристанище в дни бегства из Москвы в свое имение.

Сохранились глухие известия, будто во время пре­бывания Отрепьева в Суздальском Спасо-Ефимьевом монастыре их игумен, видя его очень юным, отдал “под начало” некоему старцу. Жизнь “под на­чалом” оказалась стеснительной, и чернец поспешил проститься со Спасскими монахами. В прочих обите­лях Отрепьев задерживался и вовсе ненадолго. Конт­раст между жизнью в боярских теремах и прозябани­ем в монашеских кельях был разительным. Очень скоро чернец Григорий решил вернуться в столицу.

Как мог опальный инок попасть в аристократический кремлевский монастырь? Поступление в такую обитель обычно сопровождалось крупными денежными вкладами. Дьяки Шуйского дознались, что при поступлении в Чудов монастырь Гришка Отрепьев воспользовался протекцией. Его дед Замятня[16], заручившись поддержкой влиятельного лица — протопопа кремлевского Успенского собора Евфимия, определил в Чудов монастырь Григория. Как свидетельст­вует посольская справка 1606 года, “архимандрит Пафнотий для бедности и сиротства взяв его (Григо­рия) в Чюдов монастырь”.[17]

Отрепьев недолго прожил под надзором деда. Ар­химандрит вскоре отличил его и перевел в свою келью. Там чернец, по его собственным словам, занял­ся литературным трудом, “сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе”[18]. Пафнотий приметил инока, не достигшего двадцати лет, и дал ему чин дьякона. “ .По произведенью тоя честныя лавры архимандрита Пафнотия,— пи­сали летописцы,—(Отрепьев) поставлен бысть во дьяконы, рукоположеньем святейшего Иова патриарха .”[19]

История последующего взлета Отрепьева описана одинаково в самых различных источниках. Патриарх Иов в своих грамотах писал, будто взял Отрепьева на патриарший двор “для книжного письма”.[20] На самом деле Иов приблизил способного инока не только из-за его хорошего почерка. Чернец вовсе не был простым переписчиком книг. Его ум и литературное дарование[21] доставили ему более высокое положение при патриаршем дворе. У патриарха Григорий продолжал “сотворяти каноны святым”[22].

Прошло совсем немного времени с тех пор, как Отрепьев являлся во дворец в свите окольничего Михаила Никитича. Теперь перед ним вновь открылись двери кремлевских палат. На царскую думу патриарх являлся с целым штатом писцов и помощников. Отрепьев оказался в их числе. Патриарх в письмах утверждал, что чернеца Отрепьева знают и он сам, святейший патриарх, и епископы, и весь собор.[23] По-видимому, так оно и было. Карьера его на монашеском поприще казалась феерической. На­до было обладать незаурядными способностями, чтобы сделать такую карьеру в течение одного только года. Не подвиги аскетизма помогли выдвинуться юному честолюбцу, а его необыкновенная восприимчивость к учению. За несколько месяцев он усваивал то, на что у других уходила вся жизнь. Примерно в двадцать лет Отрепьев стал заниматься литературными труда­ми, которые доверяли обычно убеленным сединой подвижникам.

При царе Борисе Посольский приказ пустил в ход версию, будто чернец Григорий бежал от патриарха, будучи обличен в ереси. Церковные писатели охотно подхватили официальную выдумку.

Согласно “Исто­рии о первом патриархе”, Отрепьев “рассмотрен бысть” как еретик “от неких церковных” (именаих не указаны), и тогда патриарх отослал чернеца об­ратно в Чудов монастырь “в соблюдение” до сыска царя Бориса. В летописях этот эпизод описан с мно­жеством подробностей. Явление еретика якобы пред­сказал ростовский митрополит Варлаам. Летописец вложил в уста митрополита яркую обличительную речь. Суровое обличение как нельзя лучше подходило случаю, но автор не знал даже имени ростовского вла­дыки. Он назвал Варлаама Ионой. Последующая исто­рия Отрепьева излагалась следующим образом. Царь Борис поверил доносу митрополита и велел сослать чернеца “под крепкое начало”. Получив царское по­веление, дьяк Смирной Васильев поручил дело дьяку Семейке Ефимьеву, но тот, будучи свояком Гришки, умолил Васильева отложить на некоторое время вы­сылку Отрепьева. Прошло время, и Смирной будто бы забыл о царском указе. После того объя­вился самозванец, Борис призвал к ответу Смирного, но тот “аки мертв пред ним стояща ничего не мог отвещати”. Тогда царь велел забить Васильева до смерти на правеже. История, которую поведал лето­писец, вполне легендарна.[24]

Предания об осуждении Отрепьева не выдержива­ют критики. Уже при Шуйском власти сильно смягчили прежнюю версию. Еретика хотели сослать, и не более того!