Только бы перестали люди лицемерить, и они тотчас же увидали бы, что тот жестокий строй жизни, который один связывает их и представляется им чем-то твердым, необходимым и священным, от Бога установленным, уже весь колеблется и держится только той ложью лицемерия, которой мы вместе с подобными нам поддерживаем его».

Насилие государственное уничтожится не внешними средствами, считает Толстой, а только сознанием пробудившихся к истине людей. Средствами, уничтожающими государственное насилие, являются внутреннее совершенствование и неучастие в насилии.

С особой тщательностью разработаны в трудах Толстого принципы применения ненасилия в политической жизни, будь то борьба за независимость народа или борьба против собственных поработителей. Строго придерживаясь принципа ненасилия, Толстой настаивает на том, что главной причиной деления на господствующих и подчиняющихся является не сила оружия, а то, что он называет «самопорабощением». И в межгосударственных и в государственных отношениях люди становятся как бы угнетателями самих себя. Порабощение происходит только потому, считает Толстой, что сами порабощенные не только поддаются порабощению, но и участвуют в нем.

Во многих произведениях Толстой вновь и вновь подтверждает свою мысль о том, что причина порабощения людей заключена в поддержании ими закона насилия.

Чтобы избавиться от зла, надо бороться не с его последствиями (злоупотребление властью, захваты и грабежи соседних народов), а с корнем зла: с ложным отношением народа к власти. «Если народ признает политическую власть выше власти нравственного закона, то он всегда останется рабом, какой бы характер эта власть ни носила».

Ситуация того времени, по мнению Толстого, больше благоприятствовала России, чем западным странам. «Если русский народ — нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы — цивилизованные варвары, и им уже нечего ждать».

«Дело, предстоящее русскому народу, в том, чтобы развязать грех власти, который дошел до него. А развязать грех можно только тем, чтобы перестать участвовать во власти и повиноваться ей».

Глава III. «Бытовое явление» (Заметки о смертной казни)»

В третьей и четвертой книгах журнала «Русское богатство» за 1910 год Короленко опубликовал свою знаменитую статью «Бытовое явление». Статья направлена против смертных казней, широко применявшихся царским правительством. Людей вешали и расстреливали по наскоро состряпанным решениям судебных органов, без всяких решений, без суда и следствия. Вешали и расстреливали сотни и тысячи людей по доносам шпиков, «по подозрению», по наветам помещиков и заводчиков. Казнили мужчин и женщин, юношей и девушек.

Все это приняло массовый характер, носило обычное, бытовое явление, причем количество казней непрерывно увеличивалось. Короленко писал, что смертная казнь вошла, «как хозяйка в дом русского правосудия. Вошла и расположилась прочно, надолго, как настоящее бытовое явление, затяжное, повальное, хроническое .»

Короленко на протяжении многих лет собирал материал для статьи по этому вопросу. В распоряжении писателя были также письма невинно осужденных людей, их родственников, самих «смертников», ждавших исполнения приговора. Нельзя без волнения читать «Бытовое явление». Заканчивая статью, Короленко писал: «Читать это тяжело. Писать, поверьте, еще во много раз тяжелее . Но ведь это, читатели, приходится переживать сотням людей и тысячам их близких».

Эта статья, продиктованная горячей любовью к людям, вызвала широкий отклик среди общественности России и зарубежных стран. В июле 1910 года она вышла отдельной книжкой в издании «Русского богатства» и в Берлине — в издательстве Ладыжникова. В том же году «Бытовое явление» появилось в переводах во Франции, в Германии, Италии, Болгарии, а затем и во многих других странах.

В России «Бытовое явление» вышло с предисловием Льва Николаевича Толстого, в основу которого взято письмо великого русского писателя к Владимиру Галлактионовичу Короленко.

Прочитав первую часть статьи, Л. Н. Толстой 27 марта 1910 года писал Короленко:

«Владимир Галлактионович!

Сейчас прослушал вашу статью о смертной казни и всячески во время чтения старался, но не мог удержать — не слезы, а рыдания. Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность и любовь за эту и по выражению, и по мысли, и главное, по чувству — превосходную статью.

Ее надо перепечатать и распространять в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья.

Она должна произвести это действие — потому, что вызывает такое чувство сострадания к тому, что переживали и переживают эти жертвы людского безумия, что невольно прощаешь им какие бы ни были их дела, и никак не можешь, как ни хочется этого, простить виновников этих ужасов .

Радует одно то, что такая статья, как ваша, объединяет многих и многих живых, неразвращенных людей одним общим всем идеалом добра и правды, который, что бы ни делали враги его, разгорается все ярче и ярче»[1].

Л. Н. Толстой счел нужным откликнуться и на вторую часть статьи «Бытовое явление». 26 апреля 1910 года он писал Короленко: «Прочел и вторую часть вашей статьи, уважаемый Владимир Галлактионович. Она произвела на меня такое же, если не еще большее впечатление, чем первая. Еще раз в числе, вероятно, многих и многих благодарю Вас за нее. Она сделает свое благое дело. Надо бы непременно напечатать и как можно больше распространить ее. Будет ли это сделано?»[2]

Непосредственно к «Бытовому явлению» примыкает статья «Черты военного правосудия», опубликованная в десятой книге «Русского богатства» за 1910 год.

К работе над этой статьей Короленко приступил летом 1910 года, проживая на даче в Куоккале, и заканчивал в Хатках на Полтавщине.

Статья направлена против произвола и жестокости, которые проявляли военно-полевые суды России. Они еще в большей степени, чем гражданские судебные органы, беспощадно расправлялись с рабочими, крестьянами, солдатами, офицерами, служащими за малейшую попытку сказать свободное слово. По решениям военно-полевых судов без каких-либо оснований, доказательств и фактов вешали и расстреливали тысячи людей.

26 июля 1910 года Короленко писал жене: «Статья двигается хорошо. Будет около 2-х листов и — совсем кончу с этим вопросом. Пока идет живо и бодро, в тоне, о котором, я тебе говорил: не жалость, а негодование».

Короленко не мог взяться ни за какую другую работу, не закончив этой, как он называл, «смертницкой» темы. Она, как кошмар, давила на его сознание, требовала завершения, ибо за каждой своей строкой он видел живых людей, томившихся в тюрьмах, слышал хрип и стоны осужденных на смерть. «Одну статью о Глускере напечатал,— писал 24 августа Короленко Ф. Д. Батюшкову,— другую написал вчерне, но не закончил. Кончаю теперь. Это последняя из этой «смертницкой» серии. Я должен с нею покончить, — иначе не смогу перейти к другим. А пишется — трудно. Ну, ничего, как-нибудь справимся, хотя недоимок на мне — гора. Закончу о военном правосудии — и с плеч долой».