- Запад важнее. Ведь даже Солнце перед ним склоняется.

Нок щелкнул пальцами и показал на собак. Лайки напряженно вглядывались вдаль, раздували ноздри.

- Похоже будто на людей, - проговорил Сат, оглядываясь вокруг. – Ладно, мы на своей земле и нам нечего остерегаться. – Вейна, ты никого не видишь?

- Нет.

- Посмотри туда, по ветру.

- Мне кажется, там кто-то есть. Белые собаки.

- Затаись пока. Нок сдерни с дерева ее веревку.

Собаки вдруг залились лаем. Сат сунул лыжи Вейны в снег, перевернул стол, скомандовал:

- Ойна, в снег! Рон, на норды и домой. Нок, прикрывай Рона.

За деревьями уже мелькали белые тени.

Ойна, не раздумывая, нырнула в снег. Ребята пристегнули лыжи. Рон упал на норды, крикнул собакам:

- Домой! Домой!

Собаки, уже по интонации почуявшие опасность, рванули под уклон, стараясь набрать скорость как можно скорее. Рон стоял на нордах на одном колене, приготовившись стрелять на поражение, хотя боевых стрел было всего две.

Сат поискал глазами сороку.

- Сорочка, ты где? Домой! Чужие!

Сверкнув пестрыми крыльями, сорока взвилась над деревьями, но нападающие это предвидели. С их стороны в небо взмыл ястреб и погнался за сорокой.

Сат и Нок кинулись вслед за Роном. Они вовсе не надеялись прорваться, им достаточно было помочь в этом другу.

А Рон надеялся на то, что у противника не поднимется рука на собак, потому что хорошие ездовые собаки представляли в этих местах едва ли не самую большую ценность. Вот он увидел как один из нападавших приготовился метнуть лассо, выстрелил, целясь в колено, но тот присел, скрывшись за щитом, и через мгновение веревочная петля захлестнула шею одной из собак. Рон выстрелил последней боевой стрелой, целясь в веревку, но неведомая сила, захлестнув горло, выдернула его из саней. Собаки, освобождаясь от постромков, бросались на врагов.

- Серый, домой! – крикнул Сат, и кобель серой масти, считавшийся самым быстрым на бег, услышал его, отделился от остальных, распластываясь, полетел над снегом, но стрелы догнали его и он, хрипя, ткнулся в наст.

Отстегнув лыжи, Сат зарылся в снег, быстро добрался до земли, и, пробираясь сквозь кустарники, старался уйти как можно дальше, но специальные собаки снеголазы нашли его. Он мог бы еще повоевать и с ними, но стало жалко собак.

Пленников спустили в подземелье, сняли верхнюю одежду, тщательно обыскали, ушли, ничего не объяснив. Из соседней комнаты выдвинулась железная решетка, разгородив помещение на две половины. Там, за решеткой, открылась еще одна дверь, и из нее вылезло чудовище с шестью медвежьими лапами и бычьей головой. Мышцы, бугрившиеся под шерстью, говорили о недюжинной силе, а металлический пояс и тянущаяся за ним толстая цепь только лишний раз подчеркивали это.

Быть может, при дневном свете, чудовище это было не так страшно, но здесь, в неясных голубых отсветах светлячков, живущих по стенам сплошными колониями, этот монстр внушал ужас.

Почувствовав пленников, он рванулся к решетке, но цепь натянулась, и он только простучал когтями по металлу.

Девчонки, вскрикнув, убежали к дальней стене, да и ребята еле удерживались, чтобы не заметаться по углам. Но через некоторое время, видя, что до решетки чудовище не достает, все более или менее пришли в себя и даже попытались обсудить создавшуюся ситуацию.

Первой подала голос Ойна:

- Сат, зачем мы им нужны?

Однако, услышав человеческую речь, чудовище заревело и заметалось.

Немного выждав, Сат откликнулся:

- Сам не понимаю, зачем. Ведь мы со всеми соседними племенами заключили договор, чтобы не нападать на женщин и детей.

Последние слова – уже трудно было разобрать: рев стоял неимоверный. Опять немного выждав, Сат сказал:

- Девчонки, попробуйте спеть, только сначала очень тихо.

Девочки, обнявшись, тихо замурлыкали. Чудовище еще взрявкивало, вслушиваясь в непонятные звуки, но все реже и реже. Его природная злоба еще несколько раз взбунтовалась, разрывая пение громовым ревом, но уже неуверенно. Постепенно к девичьим голосам подключились и мужские, и так вполголоса они и пели, обсуждая свои дела.

«Талант – есть освобожденное подсознание»

В иных местах представители узелковой и рисованной письменностей прекрасно уживались и ладили между собой. Узелковщики плели свои письмена из волосяных шнуров, распаренной крапивы, конопли, лозовой коры, кожаных ленточек – и священные животные и растения, если и были у них, то не очень выделялись.

У рисовальщиков наоборот: все пятнистые млекопитающие, рыбы, змеи считались священными; а из растений к священным относились: верба, омела, рябина и даже, береза, дуб, бук. Береза потому, что на ее коре были маленькие черточки, и само письмо на бересте уже считалось священным. У дуба, ясеня, бука на древесных срезах тоже ясно видны черточки СкаббакС. Потому и дощечки для письма чаще всего делали именно из этих пород. Даже их названия произошли от названий главных звуков, означавших принадлежность к парной азбуке – Б – П: БреззерБ (ПрессерП), БуддуБ (ПуддуП), БуккуБ (ПиккуП).

И все бы ничего, но беда в том, что одно из самых священных животных – нерпа, вернее шкурка этого животного, очень высоко ценится в южных землях, и для племен узелковщиков являются желанной добычей.

Вполне естественно, что рисовальщики ревностно охраняли нерпичьи лежбища, а где не было горячих источников, даже всю зиму пробивали им проруби, и всю зиму их сторожевые посты курсировали вдоль рек, доходя до моря, и очень часто сороки – вестницы – поднимали тревогу.

Для племени ПреннерП все это воспринималось особенно остро, потому что имя священного животного было в названии племени. Из-за этого они уже перессорились со многими соседями, но приверженности своей не изменяли.

Отец Рона был потомственным кузнецом. С самых малых лет большую часть времени он проводил в кузне или рядом с ней, и лишь иногда, по просьбе рудознатцев, выходил с ними на поиски руды. Там, в обширных владениях бога ПтиллитП’а, он ходил, вытянув руки перед собой, и по пощипываниям в кончиках пальцев с большой точностью определял, какая руда лежит под ногами, в каком соотношении и на какой глубине. Причем, в молодости у него это получалось даже лучше, чем с возрастом, хотя отец и научил его беречь свое тело. Потому самую тяжелую работу он поручал своим помощникам, предварительно проинструктировав их после долгого ощупывания руды или заготовки. Рудознатцы даже звали его к себе, потому что чувствовать металл руками могли немногие. Большинство из них определяли залежи руд по резонансному звучанию двусплавных струн довольно сложного прибора ШуммуШ.

И однажды он чуть не изменил своему делу и несколько лет ходил по горам и долинам, но зов предков вернул его обратно. Оказалось, что за эти годы он совсем не растерял ковальского таланта, а наоборот, преумножил его. Он уже мог изменить состав металла без добавления других руд – чистым проковыванием и это было непонятно ему самому.

Конечно, многое зависело от того места, где находилась кузня. Он с детства знал, что на теле Земли есть особые точки, в которых сила бога МуннуМ’а вырывается наружу и неузнаваемо меняет все, что здесь в это время находится.