Если с Андроповым народ, и особенно интеллигенция, связывал какие-то надежды на благие перемены в обще­стве, то черненковское безвременье дышало безысходно­стью, духовной тоской и всеобщим равнодушием. Да, рав­нодушием к Черненко, КПСС, «марксизму-ленинизму», «мудрой политике ЦК». Однако наиболее проницатель­ные люди чувствовали, «что сила продолжающейся ночи уже сломлена».

Черненковское «генсекство» — год безвременья и смутных, неясных ожиданий чего-то нового, неопределен­ного, другого, которое притаилось где-то здесь, недалеко .

Некоторые из основных идей, взятых на вооружение Горбачевым в начале «перестройки», просматриваются уже у Черненко. Но только «просматриваются». Молодое окружение генерального секретаря, и прежде всего его помощники доктор философских наук В.А. Печенев, В. Прибытков, некоторые другие работники аппарата пытались внести хоть какую-то свежую струю в монотон­ность ортодоксальных речей и заявлений Черненко. Вот в частности, три будущие «горбачевские» идеи, озвучен­ные еще шестым лидером КПСС и СССР.

На апрельском пленуме ЦК (1984 г.), который сам Черненко считал «главньм» в своей генсековской биогра­фии, провозглашалось, что нужно «лучше использовать те резервы активизации масс, которые заложены в даль­нейшем совершенствовании социалистической демокра­тии, всей политической системы общества». Именно идея «совершенствования социалистической демократии»: была ведущей у Горбачева, с помощью которой он смог «расшевелить» партию и общество. Черненко лишь фор­мально провозгласил эту мысль, как обычный антуражный большевистский лозунг, и никогда больше не возвра­щался к нему. Но появление таких установок в речи ген­сека свидетельствует, что «нечто» уже витало в духовной атмосфере, однако Черненко не был способен почувство­вать какие-то глубинные подвижки в общественном умо­настроении, уставшем от догматизма и марксистской ор­тодоксальности.

Вновь дежурный лозунг, который, однако, помог через два года Горбачеву повести хотя бы словесное наступле­ние на периферийную номенклатуру. Для Черненко борь­ба за «золотой фонд» была привычным заклинанием, по­зой, традиционным антуражем. Но в близком окружении, как это часто бывает, глубже понимали ситуацию, чем сам лидер. Черненко был способен лишь действовать в рамках привычных стереотипов, традиционных «ленин­ских норм» и неписаных правил функционирования пар­тийного аппарата.

В своей «тронной речи» 13 февраля 1984 года Черненко, по обыкновению тороп­ливо проглатывая слова, заявил, что начата напряженная работа, направленная на то, чтобы «придать мощное уско­рение развитию народного хозяйства».

К этой идее Черненко, по настоянию своих помощни­ков, вернулся еще только раз в июле 1984 года, когда он направил своим коллегам очередную записку о необходи­мости ускорения научно-технического прогресса. Едва ли он придавал ей большее значение, чем просто необхо­димому лозунгу.

Канун перестройки, совпавший с «правлени­ем» Черненко, это не только временное понятие. Самые первые токи, движения, ощущения, предчувствия гряду­щих перемен появились именно в 1984 году. Но благодаря не Черненко, а той атмосфере, где уже рождались некото­рые идеи перестройки.

Разговоры (именно разговоры) о «совершенствова­нии», возможно, появились и потому, что убогое, бесцвет­ное, бесперспективное, мертвящее партийное «правле­ние» при Черненко стало особо рельефно зримым, оче­видным. Фигура самого Черненко, старого человека с отечными маленькими глазами, с невнятной торопливой речью, вызывала жалость и недоумение у людей. Все больше людей чувствовало, что страна подошла к внешне невидимому рубежу, за которым возможны же­ланные перемены. Уже очень немногих могли ввести в за­блуждение публикуемые (и непубликуемые) списки на­гражденных за «успехи» в социалистическом соревнова­нии и социалистическом строительстве. Награждались по решению ЦК: издательство «Правда», Сочинский порт, г. Таллин, г. Архангельск, Мелеузовский химический за­вод, Союз писателей СССР . можно перечислять до бес­конечности. Чем хуже шли дела в стране, тем щедрее на награды, чины, звания становилось партийное руководст­во, в том числе самим себе. Маразматические властители утрачивали элементарный контроль над своими тщеслав­ными слабостями.

В середине сентября 1984 года после двухмесячного отпуска появился в Кремле Черненко, совсем не посвежев­ший от ласкового южного солнца и соленого бриза Черноморья. Свое появление он ознаменовал очередным награждением себя высшим отличием страны. Политбюро решило 23 сентяб­ря объявить стране в главной информационной телепро­грамме «Время», а 24-го, в день рождения генсека, — и в печати, что «за выдающиеся заслуги в партийной и госу­дарственной деятельности по разработке и осуществле­нию ленинской внутренней и внешней политики, разви­тию экономики и культуры, укреплению обороноспособ­ности СССР, большой личный вклад .» и т.д. наградить Черненко Константина Устиновича орденом Ленина и Зо­лотой Звездой «Серп и Молот».

В феврале 1982 года политбюро одобрило присуждение ленинских и государст­венных премий за «Историю внешней политики СССР, 1917—1980 гг.» в двух томах, как и за многотомник по международным конференциям периода Второй мировой войны. В числе лауреатов, удостоенных Ленинской пре­мии, — Константин Устинович Черненко, ничего не смысливший ни в историографии вопроса, не сделавший абсолютно никакого научного вклада в создание трудов. Но иметь ленинское лауреатство считалось очень пре­стижным .

Несмотря на «большой личный вклад» шестого лидера СССР во внутреннюю и внешнюю политику страны, кри­зисные явления в экономике, народном хозяйстве стали еще более глубокими. Вот только одна сфера, которая интегрально характеризует состояние экономики государст­ва. В 1984 году Советским Союзом закуплено на Западе 45,5 миллиона тонн зерна и зернопродуктов, 484 тысячи тонн мяса и мясопродуктов, свьпне одного миллиона тонн масла животного и растительного, других продовольст­венных товаров на свободно конвертируемую валюту. Страна для этого отправила за рубеж более 300 тонн зо­лота, огромные валютные суммы, вырученные за продажу газа, нефти, леса, другого сырья. Государство, потенци­ально чрезвычайно богатое, проедало природные ресур­сы, будучи совершенно не в состоянии прокормить свой народ. Все усиливалась тенденция перехода предприятий на импортное оборудование, которое, однако, использова­лось из рук вон плохо. Собственное станкостроение все более отставало. В 1984 году из 272 предприятий и объек­тов, сооружаемых на импортном оборудовании, большин­ство не выполнило плановых заданий. На 1 января 1985 года остались не введенными в эксплуатацию 506 ком­плектов импортного оборудования. Однако поток заявок на закупку зарубежной технологии продолжал расти.

Бесхозяйственность, игнорирование экономической целесообразности, затыкание бесчисленных «дыр» за счет проедания национальных ресурсов все отчетливее обозна­чали контуры приближающегося тотального кризиса об­щества. Хотя официальная статистика, манипулируя по­казателями, утверждала, что общий объем промышленно­го производства увеличился на 4,2 процента при годовом плане 3,8 процента. Производительность труда, по офици­озу, возросла в промышленности на 3,9 процента. Естест­венно, считалось, что возросли и реальные доходы на ду­шу населения на 3,3 процента.