Исходя в целом из заданной Г. Алмондом и С. Вербой схемы опе­рационализации понятия «политическая культура», Ф. Хьюнкс и Ф. Хикспурс предложили следующую совокупность индикаторов изме­рения этого явления. В качестве индикатора ориентации в отношении политической системы в целом (про- или антисистемной) они рассма­тривали степень интереса индивидов к политике. В качестве индика­тора ориентации относительно «выхода» системы использовался уровень доверия к государственным институтам и управленческому аппарату. Индикатором ориентации относительно собственной поли­тической компетентности выступала оценка возможности личного участия и зависит от социально-демографических и социально-статусных ха­рактеристик. В частности, гражданская субкультура имеет достаточно широкое распространение только среди высокостатусных категорий населения, автономная и партисипаторная субкультуры также широко представлены среди представителей высших социальных групп, а также лиц с высшим образованием и мужчин, клиентелистская, паро-хиальная и подданическая в наибольшей степени распространены среди представителей низкостатусных групп.

Анализ динамики особенностей национальных субкультур за три десятилетия (конец 50-х — начало 60-х гг. — начало 90-х гг.) позволил сделать следующие выводы. «Гражданская» культура, для которой ха­рактерны относительно высокий уровень доверия населения к пред­ставителям власти, относительно высокий интерес к политике, оста­лась важным типом политической субкультуры в Великобритании и США, а также широко распространилась и в Германии. В англосаксон­ских странах по сравнению с 60-ми гг. стала менее распространенной «гражданская партисипаторная» субкультура, для которой характерно отсутствие доверия к государственным служащим в сочетании с высо­ким уровнем интереса к политике.

В западных странах появилась и сохраняется «автономная куль­тура», для которой характерно отсутствие доверия властям при невы­соком интересе к политике. Наряду с этим в этих обществах постепен­но исчезают пассивные типы политической субкультуры (парохиальная и подданическая).

Методические рекомендации к 3 вопросу семинарского занятия.

Традиционное и индустриальное общества, сосуществующие в одно и то же время, дали современному миру два основных типа политической культуры: тоталитарный и демократический.

Для тоталитарного типа характерны унифицированность поли­тического сознания и поведения, жесткость предписаний со стороны государства, расхождение слова и дела политической элиты, а значит и рядовых граждан. В обстановке массовых репрессий в сознании последних в качестве нормы поведения утверждается принцип «не высовываться!»

Демократическая политическая культура предполагает в нали­чии плюрализм политических субъектов, мнений, установок, типа­жей поведения. Более того, она санкционирует, возводит в повседневность принцип «согласие быть не согласным». И как следствие включает в себя толерантность, означающую не просто терпимость к чему-то и кому-то иному, но и готовность с ним (этим иным) взаи­модействовать, вбирать в себя наиболее рациональное.

Можно ли сегодня говорить о каком-то определенном или веду­щем типе политической культуры для российского общества? Все исследователи едины во мнении: переходное состояние самого обще­ства определяет и переходный характер политической культуры в нем, наличие в разных комбинациях как элементов тоталитарной культу­ры, так и ростков демократической. Чаще всего применительно к политической культуре нынешней России используется термин «ав­торитарно-коллективистская». Однако этим отнюдь не исчерпывает­ся характеристика современной политической культуры российского общества. В ней столько специфического, уходящего корнями вглубь истории и в нынешнее состояние страны, что можно по праву гово­рить об особом генотипе российской политической культуры и о куль­туре вообще. Часть этих черт и обстоятельств, вызвавших их, была рассмотрена ранее. Особо остановимся на геополитических и истори­ческих факторах, обусловивших то своеобразие российской полити­ческой культуры, которое характеризует ее и сегодня.

Буферное положение России (Руси) между Европой и Азией из­давна сделало ее объектом экспансии как с Запада, так и с Востока, местом пересечения двух социокультурных типов: европейской и ази­атской, или, по терминологии К. Кантора, личностно-центрической, ставящей в центр внимания личность, ее свободу, естественные права и т. д., и социоцентрической, ориентирующейся на общество, кол­лектив, государство. При этом взаимодействие этих двух социокуль­турных типов в российском обществе весьма своеобразно: оно предпо­лагает не просто переплетение, взаимообогащение содержанием обо­их типов, но и непрерывную борьбу между ними. По словам В. Клю­чевского, «из древней и новой России вышли не два смежных перио­да нашей истории. А два враждебных склада и направления нашей жизни, разделившие силы русского общества и обратившие их на борьбу друг с другом вместо того, чтобы заставить дружно бороться С трудностями своего положения». Возникающие на этой основе дуа­лизм, двойственность, противоречивость и конфликтность полити­ческой культуры наиболее рельефно находит свое отражение и по се­годняшний день в противоборстве «западников» и «почвенников», за­падной модели развития и модели самобытного пути России.

Внутренняя противоречивость, антиномичность — удел и русской души, что превосходно было схвачено Н. Бердяевым, писавшем: «И в других странах можно найти противоположности. Но только в России тезис оборачивается антитезисом, рабство рождается из свободы, крайний национализм из сверхнационализма. В этой душе — симбиоз анархизма и этатизма, готовности отдать жизнь за свобо­ду и неслыханного сервилизма, шовинизма, интернационализма, гу­манизма и жестокости, аскетизма, «ангельской святости» и одно­временно «зверской низости».

Фактически весь исторический процесс древнерусского государ­ства «работал» на это своеобразие русской души и политической куль­туры. Длительное существование самоуправляющихся республик на севере страны, складывание свободного казачества — вольных зем­лепашцев — волков южных рубежей обусловливало неприятие закре­пощения крестьян как «должного», а равно и государства, власти «по убеждению», формировало анархические наклонности, нигилистичес­кое отношение к власти, праву. Одновременно, продолжительное уг­нетение населения со стороны золотоордынских князей, неоднократ­ные «смуты» и связанный с ними социальный и политический хаос сориентировали в конце концов народ — потенциального анархиста — на государство и его поддержку. Вехой в этой эволюции рассматрива­ется Куликовская битва, знаменующая осознание народом простой истины: лучше быть под своим князем, чем под чужим — и понима­ние необходимости крепкой государственной узды, по словам П. Новгородцева.

Будучи дочерней цивилизацией по отношению к Византии, Рос­сия восприняла от нее не только православие, но и культуру, прежде всего имперскую идею, реализация которой привела к превращению страны в многоэтническую, разноязыкую империю. Удержать целост­ность такой огромной империи можно было только с помощью дес­потической власти, сильного централизованного государства. Пони­мание данного обстоятельства подводило к осознанию необходимос­ти подчинения власти и государству. При этом власть терпели, не принимая сердцем, что отражалось в негативном отношении населе­ния к ее представителям, особенно к чиновникам. Тем не менее все­гда и особенно после развала СССР мощное централизованное госу­дарство в сознании многих людей воспринималось и воспринимается как основное историческое достижение русского народа и его союзни­ков.