4. Разгибание. Не противоположность складки и не ее исчезновение, но продолжение или расширение ее действия, условие ее проявления.

5. Текстуры. По отношению к складкам, каковые она способна образовать, материя становится экспрессивной. С этой точки зрения, складку материи или текстуру, следует соотнести с несколькими факторами, и, прежде всего, со светом, со светотенью, со способом, каким складка задерживает свет и видоизменяется сама в зависимости от времени и освещения.

6. Парадигма. Поиски модели складки проходят через выбор материи. Будет ли она складкой из бумаги, как подсказывает Восток, или складкой на ткани, каковая, похоже, доминирует на Западе? Но весь вопрос в том, что материальные элементы складки (текстура) не должны «смазывать» ее формального элемента или выразительной формы.

[39] А демонстрируют всегда монстра – безумца, преступника, урода: «Безумие становится спектаклем в чистом виде… До самого начала ХIХ века, плоть до того момента, когда пришел в негодование Руайе-Коллар, безумцы оставались чудовищами (monstres) – то есть существами или вещами, которые стоит показывать (montrer), чтобы на них дивились, как на чудо» (Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 158).

[40] Коваленская Н. Истоия русского искусства ХVIII века. М., 1960. С. 38.

[41] История архитектуры в 12 т. т. 6. М., 1968. С. 191.

[42] Виппер Б. Р. Растрелли и архитектура русского барокко // Русская архитектура первой половины ХVIII века. М., 1954. С. 297.

[43] См.: Виргинский В. С. Очерки истории науки и техники ХVI – ХIХ веков. М., 1984.

[44] См.: Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю // Гинзбург К. Мифы – эмблемы – приметы. Морфология и история. М., 2004.

[45] Евсина И. А. Русский город и усадьба второй половины ХVIII – начала ХIХ века в восприятии современников // Евсина И. А. Архитектурная теория в России второй половины ХVIII – начала ХIХ века. М., 1975. С. 163.

[46] Исторический шпрунг – изменение порядка владения землей: до конца ХVII века только боярские роды передавали землю по наследству («вотчина»), служилые же дворяне получали его лишь в пожизненное пользование («поместье») – по указу 1714 года помещики стали полновластными хозяевами имений, став таким образом вторым после государства ведущим заказчиком того времени. Второй перепад – указ «О вольности дворянской».

[47] См.: Беньямин В. Париж – столица ХIХ столетия // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспризводимости.

[48] Екатерина решительно поворачивает курс на новые течения в архитектуре – в 1763 году Растрелли получает от императрицы полную отставку (хотя и с пожизненной пенсией).

[49] Об аллегорических стратегиях барокко см.: Тынянов Ю. Н. Восковая персона // Тынянов Ю. Н. Соч. в 3 т. т. 1. М. – Л., 1959.

[50] Власть – это больше не кровавый спектакль казни (со всей ее символической атрибутикой). Это – наблюдение, паноптизм. В свое время М. Фуко, исследовав трансформацию средневековой пенитенциарной системы в новоевропейскую, указал на то, что средневековое «право на смерть» сменяется новоевропейской «биовластью». Если на протяжении Средних веков одной из характерных привилегий суверенной власти было право на жизнь и на смерть, то новоевропейская пенитенциарная система есть прежде всего «власть над жизнью». Принцип смертной казни на протяжении Средних веков был – наряду с войной – прямой формой манифестации «права меча», манифестации права суверена дать ответ тому, кто бросает вызов его особе: «Суверен здесь осуществляет свое право на жизнь, лишь приводя в действие свое право убивать или воздерживаться от этого; свое право на жизнь он маркирует лишь смертью, которую он в состоянии потребовать. «…» Эту юридическую форму следует отнести к тому историческому типу общества, в котором власть осуществлялась преимущественно в качестве инстанции взимания, механизма отнимания, права присвоения части богатств и навязанного подданным вымогательства произведенных продуктов, благ, услуг, труда и крови. Власть здесь была, в первую очередь, правом захвата – над вещами, временем, телами и, в конечном счете – над жизнью» (Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 239). Могущество смерти, которым символизировалось право суверена, новое время тщательно скроет управлением телами и расчетливым заведованием жизнью.

Характерно, что для политического воображаемого урод – это инвертированный эквивалент суверена. Урод и суверен представляют собой абсолютные индивидуальности, тотальное отклонение от геометрической регулярности (абсолютная власть в этом смысле необходимо отмечена тягой к монструозному – таков ее симптом). Отказ культуры от организации власти по принципу суверенного эксцесса предопределил и закат интереса к монстрам.

[51] См.: Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады и парки. Л., 1963.

[52] В смысле данных по архитектурному воображаемому особенно характерны мемуары Андрея Болотова.

[53] Город начинают все внимательнее рассматривать и изучать, однако зрение в городских ландшафтах строится по принципу перспективы. Восприятие загородных усадеб строилось несколько иначе, ведь «мимо» них не проходили – к ним «подъезжали», шли по парку. Композиция раскрывалась постепенно и с многих точек зрения – планировка организует смену ритма и, соответственно, временных рамок восприятия пространства.

[54] Цит. по: История русского искусства. Т. 6. С. 296 – 297.

[55] См.: Лотман Ю. М. Руссо и русская культура ХVIII – начала ХIХ века // Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 386.

[56] См.: Архитектура Запада 1. Мастера и течения. М., 1972.

[57] См.: Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

[58] Даниэль С. М. От средних веков к новому времени: медиативная функция изображения // Культура и искусство западноевропейского средневековья. М., 1981. С. 399.

[59] См.: Кантор К. М. Красота и польза. Социологические вопросы материально-художественной культуры. М., 1967.

[60] Данные приводятся по книге: Гутнов А. Мир архитектуры. М., 1985. С. 66 – 68.

[61] Кстати, и современные небоскребы есть всецело порождения каркаса – вообще говоря, готического изобретения (готика растет из двух архитектурных новаций – нервюр и выноса бокового распора: несущая рабочая часть конструкции – нервюры сводов, внутренние опоры, контрфорсы и аркбутаны – полностью отделяются от заполнения – распалубок сводов, проемов наружных стен). См.: Всеобщая история архитектуры в 12 т. т. 4. Л. – М., 1966.

[62] См.: Гидион З. Архитектура железа и железобетона во Франции. М., 1937.

[63] Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб., 1998. С. 204.

[64] Вирильо П. Машина зрения. СПб., 2004. С. 78.

[65] Хотя понятно, что все эти периодизации достаточно условны – взять русскую архитектуру второй половины ХIХ – ХХ века: историзм, модернизм, конструктивизм, классицизм, «индустриализм», постмодернизм. Можно установить в тот или иной период признаки преобладания определенного архитектурного стиля, рискуя однако, впасть при этом в некоторый схематизм – не менее существенным оказываются взаимопроникающие связи и их смещения во времени: «От дореволюционного «исторического стиля» в архитектуре, от дореволюционной «классики» И. А. Фомина и И. В. Жолтовского – к советскому «классицизму» 1950-х годов. От модерна архитектора Ф. Шехтеля через ломку традиций в конструктивизме И. Леонидова, К. Мельникова, братьев Весниных к современным не только индустриализированным, но и постмодернистским поискам» (Лебедев В. В. Заметки о пространственной сущности архитектуры. М., 1993. С. 100).